Исчерпать вопрос о том, что в “Анне Карениной” взято из действительной жизни, очевидно – задача недостижимая. Но из всего рассказанного нами видно, что материалом для романа послужили многочисленные комбинации фактов, взятых из наблюдений над окружающей жизнью и из личного опыта автора, психологических ситуаций, родившихся в результате пристального изучения характеров и проникновенно угаданных душевных переживаний известных писателю людей. Все это выражено в художественных образах. Поэтому не только люди, читавшие “Анну Каренину” при ее появлении и знакомые с бытом той эпохи, но и современные читатели выносят такое впечатление, как будто перед ними прошла жизнь живых людей. Такова жизненная правда романа.
Комбинирование явлений, взятых из жизни, при условии “не лгать” – особенно трудная задача. Работая над “Войной и миром”, Толстой писал Фету в 1864 г.: “Обдумать и передумать все, что может случиться со всеми будущими людьми предстоящего сочинения, – очень большого, – и обдумать миллионы всевозможных сочетаний для того, чтобы выбрать из них одну миллионную, очень трудно. И этим я занят”.
Что же хотел выразить в своем романе Толстой, выбирая одну миллионную из всех возможных сочетаний? Он сам ответил на это: “Если бы я хотел словами выразить все то, что имел в виду выразить романом, то я должен был бы написать роман – тот самый, который я написал, сначала”.
Эпиграф “Мне отмщение, и Аз воздам” дает ключ к пониманию замысла “Анны Карениной”; но глубину ее основной идеи нельзя выразить в немногих словах. Это и не входит в мою задачу.
Писатели, режиссеры, актеры о романе
Прочел я “Анну Каренину” Толстого – и нашел в ней гораздо меньше, чем ожидал. Что будет дальше – не знаю; а пока – это и манерно и мелко – и даже (страшно сказать!) скучно.
“Анна Каренина” мне не нравится – хотя попадаются истинно великолепные страницы (скачка, косьба, охота). Но все это кисло, пахнет Москвой, ладаном, старой девой, славянщиной, дворянщиной и т. д.
Он (Толстой. –
“Анна Каренина” – вещь, конечно, не новая по идее своей, не неслыханная у нас доселе. Вместо нее мы, конечно, могли бы указать Европе прямо на источник, то есть на самого Пушкина, как на самое яркое, твердое и неоспоримое доказательство самостоятельности русского гения и права его на величайшее мировое, общечеловеческое и всеединящее значение в будущем. (Увы, сколько бы мы ни указывали, а наших долго еще не будут читать в Европе, а и станут читать, то долго еще не поймут и не оценят. Да и оценить еще они совсем не в силах, не по скудости способностей, а потому, что мы для них совсем другой мир, точно с луны сошли, так что им даже самое существование наше допустить трудно. Все это я знаю, и об “указании Европе” говорю лишь в смысле нашего собственного убеждения в нашем праве перед Европой на самостоятельность нашу).
Тем не менее “Анна Каренина” есть совершенство как художественное произведение, подвернувшееся как раз кстати, и такое, с которым ничто подобное из европейских литератур в настоящую эпоху не может сравниться, а во-вторых, и по идее своей это уже нечто наше, наше