Подмастерье

– Остается только сказать ребенку правду, пожалеть?

– Какую правду?.. – спросил Олег Геннадьевич, предвещая странный вывод.

– Да очевидно же: что он хуже других!

Нейромеханик прыснул и посмотрела на Максима, как на ребенка.

– Это не «правда», а твое поверхностное мнение. Он не хуже других. Невозможно сравнивать людей через «хуже» и «лучше» – слишком много факторов.

Каждому ученику какую-то часть знания изучить тяжелее или легче. В зависимости от группы, его статус будет выше или ниже. Но это – всего лишь внешние обстоятельства.

У каждого своя война.

Каждому рано или поздно приходится работать больше, где-то терпеть и преодолевать.

Если ученик стремится к полноте, то, чтобы дойти до конца, ему придется встретиться со своими ограничениями – не здесь, так там. Нет ни одного мастера, который бы не прошел это.

Жалость лишь убьет инициативу. Твой подопечный начнет размахивать этим «хуже других», как знаменем, оправдывая лень и не осваивая даже того, что ему доступно.

Когда предмет совсем не подходит под данные, можно порекомендовать другие занятия.

Но если ученик решает остаться, то должен будет работать, как все.

Глава 4

4 ноября 2073 года.

Максим проверял контакт, прогоняя тесты. Групповая диагностика, затем – индивидуальная. Одна из капсул не работала ни в какую. Тянула сигнал, как комар кровь, не выдавая ничего взамен.

Закончилось занятие. Сенсорная депривация таяла, возвращая детям привычные чувства. Они вылезали из капсул и собирались домой.

Стажер обратился к нейромеханику:

– Олег Геннадьевич, есть проблема, – Максим указал на ячейку номер восемь. – Кажется, что-то не так.

Сигнал с примесью шума, работа ведется неоптимально. Я проверил все несколько раз – с оборудованием проблем нет.

Все стандартные тесты выдают у девочки средние данные, никак не ниже нормы. Перебор методик из картотеки тоже ни к чему не привел…

– Да. Дело не в капсуле и даже не в данных – а в том, кто внутри.

– Марина Шестопалова.

– Я знаю, она не первый год у нас. В ее случае, как ты и выразился, это «неоптимальный» стиль жизни.

– Ого. Но как ей помочь?

– Нельзя помочь тому, кто этого не хочет.

Олег Геннадьевич посмотрел куда-то в сторону.

– Она провела много времени у нашего психокорректора, но ничего не получилось. Чтобы результат снаружи зафиксировался внутри, нужно, чтобы человек сам сделал шаг.

Иначе исправленное возвращается к исходному.

– Но это глупо! – не сдержался стажер. – Ей же самой плохо! Зачем она за это держится?..

Олег Геннадьевич улыбнулся.

– Быть жертвой и неудачником невыгодно, да? Подумай еще.

Максим поднял брови.

– Можно меньше работать, не напрягаться, принять свое положение на дне. Для опустившего голову нет фактора риска. Меньше нагрузка на нервы, теплее в своем болотце. А знаешь, что самое приятное?

Любой поведенческий театр находит свои овации, свою жалость и даже бесплатный обед. Но только на какое-то время. От общения с такими людьми, как правило, избавляются – «жертвы» лишь на поверхности слабы и безобидны, а на деле безжалостны в своем эгоизме. Но этот театр гастролирует и, в среднем по больнице, у них все в порядке.

Стажер понимающе кивнул и с задумчивым видом произнес:

– Они выбирают… нечто вроде пути страдания?

– Не бывает пути страдания.

Любая нервная система, даже у плоских червей, построена на двоичном коде боли и удовольствия.

Боль – это сигнал «так ты умрешь», удовольствие – «так ты выживешь».

Человек многократно сложнее червя, но база та же самая. Психика, как любой механизм, имеет свои погрешности. При поломках восприятие выворачивается наизнанку. Но даже с учетом этого, всем бывает условно «хорошо» и «плохо» примерно поровну – за что спасибо гедонической адаптации.

Исходная цель определяет только, что в итоге получишь и чем заплатишь. В этом суть программы поведения.

У этой девочки такая цель.

– Но почему?..

– Большая заслуга родительского моделирования, но точно нельзя сказать – слишком много факторов. Психика человека похожа на компьютер с обилием программ: общечеловеческие, возрастные, социально-культурные, семейные и, наконец, индивидуальные. Вся эта кипящая лава стекает в голову, человек начинает считать ее собой. Лава застывает, каменеет, превращается в неприступную гору. И только когда все начинает идти прахом, зовут нейромеханика или психокорректора с кайлом наперевес.

Но, как я уже сказал, снаружи не всегда можно помочь.

Олег Геннадьевич посмотрел на экран капсульной. Трое детей все еще были на своих местах.

– Разбуди их, пожалуйста, и отведи к родителям.

Так Максим возглавил отряд из трех сонных детей.

Маму Марины оказалось легко узнать в зале. Она стояла в углу. В лице и фигуре ее читалась участь беженки, спасающейся от войны. Но аксессуары, дорогая кожаная сумка и длинное светло-бежевое платье отнюдь не говорили в пользу бедственного положения.

Стажер не успел поздороваться, как попал в середину разговора:

– Скажите, пожалуйста, как моя дочь – опять плохо?

Максим хотел утешить милую женщину:

– Да что вы, Марина занимается…

Но вектор мысли не менялся из-за приятных новостей:

– Да-да, я понимаю, вы это из жалости говорите, конечно…