Подножье тьмы

Не о той расхожей гениальности, которая дается свыше, как некий небесный дар, как высокий, как божественный дар, воспетый поэтами… В сарафане красном Хатарина… Не о той обрыдшей всем гениальности, которую можно пропить и проесть, продать, прокутить, растерять, размазать, зарыть в землю… Зубайте все! Без передышки! Глотайте улицей и переулками до сонного отвала… А о той редкостной, но истинной, может, не очень благопристойно выглядящей, зато настоящей, неподдельной гениальности… Она окунулась, чуть взвизгнув… О той, которая одна только и является совершенно естественным проявлением неких неожиданных внутренних отклонений сложной работы живого организма, отклонений от нормы или от того, что обычно считают нормой… От них смерть. У нас слова летают!..

– Гениальность – не чудо, – уверенно поставил точку Врач, опять подбегая к окну и жадно вдыхая горячий дрожащий воздух. – Гениальность всего лишь формула доктора Эфраимсона!

И резко обернулся:

– Надеюсь, вы слышали о его работах?

– Наверное, – так же уверенно ответил Ежов. – Как его звали?

– Владимир Павлович. – Врач благосклонно кивнул Ежову. Интерес Ежова, несомненно, льстил Врачу. – Доктор биологических наук. Не хрен собачий. Генетик.

Ежов разочарованно пожал плечами. Имя и отчество не помогли ему вспомнить работы доктора Эфраимсона.

– Сажал я одного Владимира Павловича… – начал он было, но Врач оборвал его:

– Владимира Павловича сажали при Лысенко, не при тебе. Ты такой статьи даже не знаешь. Владимира Павловича дважды при Лысенко сажали, мог бы и помолчать…

Последнее было обращено к Ежову.

Врач, кстати, так и сказал – при Лысенко. Не при Сталине, не при Берии, а именно при Лысенко. Впрочем, даже это не помогло Коле Ежову вспомнить Эфраимсона, доктора биологических наук, генетика.

– Владимир Павлович вычислил примерное количество гениев, веками создававших общепринятый образ человека, – как бы укорил Врач Ежова. Но тут же взвился: – Их очень немного, гениев. За всю историю – порядка четырех сотен. Зато вспыхивали они в истории звездами, целыми созвездиями, наверное, в этом проявлялась некая скрытая воля судьбы, выполняющей конкретный социальный заказ. За столом Перикла, к примеру, собирались Фидий, Софокл, Сократ, Протагор…

Влажные темные глаза Врача пытливо, но и печально прошлись по сыщикам. Похоже, перечисленные имена ничего особенного им не говорили. Впрочем, Ежов вспомнил:

– Они цикуту пили.

Врач восхитился:

– О-ра-а-ва га! Совсем даже наоборот. Цикуту пьют в одиночестве. Афины нуждалось не в алкашах и горшечниках, а в настоящих ораторах, философах, полководцах. Вот они и появились. Как позже, в эпоху Возрождения, появились Микельанджело и Леонардо.

– Сажал я одного Леонардо… – начал Ежов, но теперь его остановил Роальд:

– Помолчи.

Ежов согласно кивнул.

О чем это Врач? – недоуменно подумал Шурик. – Что это? Ликбез? Новейшая политграмота? Философский семинар для частных детективов?

Он предпочел бы услышать хрипловатый завораживающий голос Симы.

Он вовсе не думал, что Сима – гений, ему такое в голову не приходило. Но ведь конец двадцатого века… Наверное, в таких вот Симах люди нуждаются… Кое-что такие Симы точно украшают…

2

Врач умел говорить.

Минут через десять до Шурика дошло, что, несмотря на гонения академика Лысенко, именно доктор Эфраимсон первым пришел к выводу о существовании неких биологических факторов гениальности. Сабель атласных клац… Вот почему, сказал Врач, в упор разглядывая Колю Ежова, некоторые наследственные болезни чаще всего распространены именно среди гениев.

Доктор Эфраимсон разработал пять стигм гениальности.

К первой стигме, утверждал доктор, следует относить подагру, вызываемую повышенным уровнем мочевой кислоты в крови, что, несомненно, действует на организм не менее возбуждающе, чем, скажем, кофеин или теобромин, содержащиеся в кофе и чае. Отпусти ломилицу мне для здоровья… Подагрой страдали Христофор Колумб и Томас Мор, Мартин Лютер и Борис Годунов, Иван Тургенев и Людвиг Бетховен, не мало мучила указанная болезнь Монтеня, Бэкона, Микельанджело, Ренуара…

– Они все гении? – удивился Ежов. – И Борис Годунов? Он же маленького царя убил!