— Иной разъ, барынька, плохо понимаю языкъ этотъ, а сейчасъ оченно понятно было, какъ птица разговоръ вела. Полагать нужно, ворона къ свинь рчь держала: смотри, молъ, свинья, — ворона сказывала, — какіе мои хорошіе работники — лошадки: гляди, какую шерсть мягкую да теплую для меня приготовили, — отвтилъ Могутовъ на вопросы Софьи Михайловны.
— Это вы меня вороной выругали? — громко вскрикнула Софья Михайловна, будто обидясь, но продолжая улыбаться. — Вы — господинъ Могутовъ? — спросила она потомъ, какъ спрашиваетъ большинство женщинъ, не думая, зачмъ и для чего.
Софья Михайловна, спрашивая: „вы — Могутовъ?“ — руководствовалась только толчкомъ любознательной души своей, а можетъ-быть она думала проврить свое предположеніе о незнакомц, но она отнюдь не имла желанія обидть незнакомца, а потому ее не мало удивило, когда она увидла, что лицо незнакомца сдлалось боле серьезнымъ, даже угрюмымъ.
— Вы, кажется, разсердились?… Право, я не считаю вашу шутку за брань. Я пошутила. Вы смотрли на ворону, ворона могла не сказать, но вы могли подумать то, что сказали, слушая мои хвастливыя рчи о „моихъ работникахъ“… Или вамъ непріятно, что я васъ приняла за Могутова? — ласково и минорнымъ тономъ продолжала Софья Михайловна, сказавъ послднюю фразу опять, не думая. По ея понятіямъ, по тмъ слухамъ, которые ходили въ город о Могутов, онъ долженъ бы быть радъ, что выругалъ незнакомыхъ женщинъ, а никакъ не досадовать, сердиться или конфузиться.
— Извините меня, — снявъ шляпу, сказалъ Могутовъ. — Я сказалъ то, что думалъ, но сказалъ не такъ, какъ думалъ… Мн показались ваши слова не только хвастливыми, но и злыми. Я хотлъ доказать это, но, вмсто того, неудачно съострилъ. Вышла ругань вмсто проповди. Извините, я не хотлъ васъ ругать.
Онъ стоялъ безъ шляпы, прямо глядя въ лицо Софьи Михайловны и досадуя на себя за остроту, сказанную такъ не кстати и безъ пользы. Онъ зналъ по простымъ рабочимъ, какая чуткая къ правд душа, какой свтлый умъ часто скрывается подъ жалкою вншностью и тупымъ на видъ лицомъ; онъ испыталъ не разъ, какую силу иметъ искреннее слово, горячее убжденіе на искорененіе заблужденій и предразсудковъ; онъ считалъ мннія и убжденія каждаго человка плодомъ всей его жизни, жизнь считалъ школой и наукой и думалъ, что не легкою насмшкой, а серьезнымъ разговоромъ нужно опровергать мннія противника и только тогда, если противникъ желаетъ слушать опроверженія.
— Но вы можете еще доказать, мы васъ слушаемъ, — смотря на Могутова, продолжала Софья Михайловна.
— Это лишнее будетъ, — сказалъ онъ.
— Почему? — живо спросила Софья Михайловна.
— „Учить другихъ — потребенъ геній, потребна высшая душа, а мы съ своей душой лнивой, себялюбивой и пугливой не стоимъ мднаго гроша“, — сказалъ онъ, вспомнивъ это изреченіе Некрасова и продолжая досадовать на себя за неудачную проповдь. — Но вы простите меня.
Софья Михайловна улыбалась, смотрла на него и любовалась имъ. Онъ, дйствительно, былъ теперь оригинально красивъ: онъ стоялъ ровно, съ поднятой вверхъ головою, съ закинутыми назадъ длинными волосами, съ серьезнымъ лицомъ и съ большими угрюмыми глазами, устремленными на нее; но во взгляд замтна была просьба о прощеніи.
— Богъ знаетъ, что вы выдумали! — улыбаясь и подавая руку Могутову, нжно проговорила она. — Вотъ вамъ моя рука въ знакъ полнаго примиренія и полнаго забвенія вашей ругатни, хотя я право приняла все за мткую шутку… Вы, кажется, забыли, что стоите безъ шляпы?… Ха-ха-ха! Какъ вы оригинально-просты!.. Ха-ха-ха-ха!
Онъ позабылъ, что снялъ шляпу, продолжая досадовать, что у него до сихъ поръ не выработался характеръ настолько, чтобы каждое слово, каждый поступокъ были обдуманы, строго-сознательны. Подавая руку Софь Михайловн, онъ подалъ ее вмст со шляпой, которую держала рука, и удивленіе, и торопливость, съ которыми онъ надвалъ шляпу, отразились грустною улыбкой на его лиц.
— Извольте намъ отрекомендоваться! Намъ очень пріятно съ вами познакомиться посл такой оригинальной встрчи, — пожимая руку Могутова и продолжая улыбаться.,- сказала Софья Михайловна.
— Моя фамилія Могутовъ, — потянувъ изъ рукъ Софьи Михайловны свою руку, — сказалъ онъ.
— Вотъ не ожидала видть васъ такимъ! — и Софья Михайловна еще разъ окинула его пристальнымъ взглядомъ, какъ бы желая убдиться, не обманываетъ ли онъ ее. — О васъ такія страсти говорятъ въ город!.. А вы очень скромны и стыдливы, — боитесь даже словомъ обидть… Полное разочарованіе! Правда, Катя?…
Катя стояла съ опущенной внизъ головой и ничего не отвчала.
— Вы знаете, что про васъ говорятъ? — спросила Софья Михайловна, не дождавшись отвта падчерицы.
Онъ утвердительно кивнулъ толовою
— И есть въ томъ правда? — спросила она.
— Нтъ… Вотъ и вы обзовете меня ругателемъ и тогда — ложись да и умирай, — отвтилъ онъ.
— Я вижу, что вы шутите. Что вамъ за дло до басенъ?… Про меня, да и про всхъ у насъ Богъ знаетъ что разсказываютъ, а видите, я не похожа на умирающую, — весело говорила Софья Михайловна.
— Работы не дадутъ, — сказалъ онъ.