Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Софья Михайловна много испытала на своемъ — правда, очень не долгомъ — вку и знала, какое сильное облегченіе находитъ всякая, грусть въ труд, а потому, какъ только начинало назойливо что-либо тревожить ее, она садилась за работу и работой отгоняла мысль и тревогу далеко прочь. Посл катанья, во время обда, падчерица была задумчива; Дмитрій Ивановичъ, что длалъ онъ очень часто, занятъ былъ чтеніемъ газетъ, а Софья Михайловна засмотрлась на мужа. Она вдругъ нашла его далеко худшимъ, чмъ онъ былъ вчера и даже утромъ сегодня. Она не смотрла на него вчера и утромъ сегодня и давно уже такъ пристально, какъ теперь. Она сосчитала морщины на его лбу, щекахъ, у рта, сосчитала число зубовъ во рту, когда онъ раскрывалъ ротъ для пріема пищи, нашла носъ его опустившимся концомъ внизъ, волосы — безжизненными, руки — трясущимися, и пришла къ заключенію, что супругъ ея — почти мертвецъ.

«Только глаза бодро смотрятъ, — думала она потомъ, — да голову держитъ прямо… И онъ хочетъ, чтобъ я тревожила его!.. Я еще молода, — мое отъ меня не уйдетъ…. И онъ еще молодъ и можетъ терпть… А что если онъ полюбитъ другую?!.. Онъ здоровъ и силенъ, кровь заиграетъ, явится страсть, — можетъ полюбить другую, боле меня красивую, моложе меня… Жалй одного и потеряй другаго…»

«Жалй одного и потеряй другаго» — эта мысль тревожила и не покидала Софью Михайловну до конца обда, но, вставъ изъ-за стола, она не пыталась найти выходъ изъ этой Сциллы и Харибды, а прибгла къ своему обыкновенному способу разршать трудно разршимое: сла за работу — и тревога пропала. Она сильно любила Кожухова, но она еще была молода, сознавала свою красоту, много терпла въ жизни, врила въ милость Бога, надялась на судьбу и, что самое важное, безсознательносильно врила въ предопредленіе, — и работой отгоняла не только тревогу, но и все то, что могло бы разрушить, при долгой дум, ея инстинктивную вру въ предопредленіе.

Дмитрій Ивановичъ, обыкновенно, посл обда ложился спать на часъ, потомъ отправлялся въ управу и рдко когда приходилъ оттуда ране десяти часовъ. Чай пили въ одиннадцатомъ, а посл чая онъ писалъ свое сочиненіе или доклады въ управу до часу или до двухъ.

Катерина Дмитріевна, обыкновенно, посл обда играла на фортепіано. Сегодня она тоже начала было играть, но скоро бросила и тихо, заложивъ руки за спину и опустивъ голову внизъ, начала ходить по зал.

«Ршительный вопросъ, — говорила она сама себ,- я буду учительницей! Онъ правъ, — безъ работы можно умереть. Я буду работать, буду учительницей. Вечеромъ переговорю съ папа, распрошу, какъ это сдлать, и буду учительницей…

„Папа говорилъ, — поднявъ голову, начала думать она, — что вс занятія для двушки — только чтобы не скучать, а главное — выйдти замужъ, помогать мужу и воспитывать дтей… „Вамъ ужь пора выходить замужъ, — говоритъ мн часто няня. — Ваша мамаша вышла за вашего папашу шестнадцати лтъ, а вамъ, барышня, семнадцать съ половиною, — совсмъ, значитъ, восемнадцать“. — „Но я никого не люблю, няня“. — „А вы, барышня, полюбите, присмотритесь да и полюбите…“

Ей очень весело. Отецъ вчера такъ хорошо доказалъ, что она отлично принаровлена для цли жизни женщины; Львовъ, нсколько часовъ назадъ, такъ искренно восторгался ею и такъ нжно и ласково смотрлъ на нее; нечаянная встрча съ Могутовымъ и его фразы о необходимости для счастливой жизни труда такъ сильно волновали ея головку, пока она надумала для нея работу, — и юношеская кровь двушки заиграла, ея сердечко ускоренно забилось и ей хотлось чуть не плясать.