Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

А кавалеры только теперь замтили что-то большее, чмъ неопредленную доброту и такое же вниманіе со стороны двушки къ Могутову. Вороновъ, впрочемъ, скоро сообразилъ, что это — глупость и быть этого не можетъ, разумя подъ «глупостью» и «быть не можетъ» серьезную любовь или серьезное увлеченіе Могутовымъ. «Сосланный и подъ надзоромъ студентъ… Чепуха!» — успокоилъ онъ себя окончательно. Что же касается Львова, то онъ, несмотря на свое доброе сердце, называлъ себя дуракомъ за симпатичное повствованіе о Могутов.

— А знаете, Катерина Дмитріевна, какой взглядъ иметъ Могутовъ на любовь и бракъ? — обратился онъ потомъ къ двушк, слегка улыбаясь и влюбленными глазами смотря на нее.

— Скажите, — спокойно отвтила она, совершенно оправившись отъ неловкости сказанныхъ ею черезчуръ искренно словъ.

— Онъ того мннія, что двушка должна выходить замужъ не ране лтъ, этакъ, двадцати-трехъ-пяти, а мужчина жениться не ране лтъ тридцати пяти-сорока.

— Ха-ха-ха! Жениться, глядя въ могилу! Ха-ха-ха! — громко и весело засмялся Вороновъ.

— Почему это? — удивленно спросила Катерина Дмитріевна. Ей хотлось любить, хотя и отъ скуки жизни; отецъ совтовалъ ей влюбиться и смотрть на любовь и бракъ какъ на цль жизни женщины, и вдругъ говорятъ, да и кто говоритъ? — говоритъ лучшій изъ всхъ знакомыхъ ей мужчинъ; что она, семнадцатилтняя двушка, должна полюбить, когда ей будетъ двадцать пять лтъ… Что же она будетъ длать до этого, далекаго еще для нея, возраста?!

— Меня, какъ кажется, и васъ, Катерина Дмитріевна, не мало удивилъ такой ранній возрастъ для любви и брака, и я не могъ удержаться тогда отъ смха. Почему вы такъ думаете? — спросилъ я потомъ у Могутова. — Люблю ли я Шекспира? — вмсто отвта, задалъ онъ мн вопросъ. — Люблю, отвтилъ я, не понимая, зачмъ онъ спрашиваетъ объ этомъ. — Помните ли разговоръ Порціи, жены Брута, съ Брутомъ ночью, когда должны были собраться заговорщики? — опять спросилъ онъ. — Я отвтилъ, что хотя и люблю Шекспира, но знаю наизусть только монологъ Ромео къ Юліи, сцену между Клеопатрой и Антоніемъ и нсколько монологовъ изъ Гамлета; что же касается «Юлія Цезаря», то я всего разъ читалъ его и совершенно уже позабылъ. — Хотите я вамъ прочту эту сцену? — спросилъ онъ. — Я, конечно, заявилъ желаніе, и онъ прочелъ… Какое же иметъ отношеніе эта сцена къ возрасту любви и брака? — спросилъ я. — А онъ отвтилъ, что разв можетъ быть такой женой, какъ Порція, двушка въ 17–18 лтъ? Въ эти лта, — уврялъ онъ потомъ, — всякая двушка — еще дитя, а ее длаютъ уже матерью, лишаютъ возможности учиться, и она, конечно, будетъ и плохой женой, и плохою матерью.

— И только? — спросила двушка, когда Львовъ остановился.

— Онъ говорилъ еще, что даже такая женщина, какъ героиня «Феликсъ Гольта», послдняго романа Джорджа Элліота, и та не могла бы быть такой въ 17–18 лтъ… Вообще, тутъ мн Могутовъ показался не серьезнымъ мыслителемъ, а порядочнымъ фразеромъ, — съ самодовольной улыбкой закончилъ свой разсказъ Львовъ.

— А я совсмъ не читала Шекспира… Только разъ видла «Гамлета» на сцен,- тихо и какъ бы сама съ собой проговорила Катерина Дмитріевна. — О чемъ говорила Порція съ Брутомъ? — боле живо спросила она потомъ.

— Жена проситъ сказать, — разсказывалъ Львовъ, — почему мужъ, Брутъ, проводитъ ночь безъ сна и почему къ нему являются какіе-то люди въ маскахъ, точно заговорщики, которые боятся даже неуловимаго свта ночи? Брутъ отвчаетъ, что онъ не совсмъ здоровъ и, вообще, совтуетъ жен не тревожиться по-пустому и идти спать. Порція не вритъ, падаетъ на колни и говоритъ, что это значитъ, что Брутъ ей не довряетъ, — ей, Катона дочери, — ей, которая сама себя поранила, — ей, жен Брута, перваго гражданина Рима и т. д. Я не припомню всего, но Порція говоритъ очень краснорчиво и оканчиваетъ свой монологъ такъ: «О, если такъ, то Порція для Брута наложница, а не жена!»

— И только? — спросила Катерина Дмитріевна.

— И только, — все также улыбаясь, отвтилъ Львовъ. — И очень мало для того, чтобъ уничтожить весну жизни человка! — боле горячо продолжалъ онъ. — Соловей поетъ весною, а лтомъ не слыхать его, — и человкъ любитъ только тогда, когда сильно бьется сердце въ его груди, когда чистая кровь юности кипитъ въ немъ, а не тогда, когда медленно, въ тактъ пяти секунднаго маятника, бьется его пульсъ и попорченная жизнью кровь течетъ въ его жилахъ.

— Браво, браво!.. Браво, monsieur Львовъ! — громко одобрилъ Вороновъ восторженную рчь Львова.

— Это правда, — тихо сказала Катерина Дмитріевна. — «Папа знаетъ жизнь и обманывать не станетъ», — подумала она потомъ.

— Чему это вы аплодируете, monsieur Вороновъ? — спросила Софья Михайловна, которой началъ надодать разговоръ о земств, администраціи, желзной дорог, дворянств и т. п.

— Ораторскому таланту monsieur Львова, Софья Михайловна. Я не ожидалъ найти въ немъ оратора, а онъ прелесть какъ сказалъ о любви въ юности и старости.