Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

„Посылаю вамъ книгъ, что только нашла хорошаго изъ новыхъ. Пишите, что нужно, — пришлемъ скоро и съ нашимъ удовольствіемъ. Денежныя мои дла въ aвaнт`aж обртаются: рожаютъ много, зовутъ часто помогать, и я теперь, чаще чмъ когда-либо, первая принимаю и показываю свтъ міра сего будущимъ дятелямъ міра. Скоро и мой чередъ придетъ дать міру гражданина или гражданку. Я спокойна, здорова, роды будутъ наврно легкіе и я желаю одного, чтобы мои силы и средства помогли мн сдлать будущаго ребенка похожимъ на васъ, если онъ будетъ мальчикъ, и похожимъ… ну хотя на Альдону „Конради Валленрода“ Мицкевича. Но это дло касается меня, меня одной! Я не позволю вамъ имть какое бы то ни было вліяніе и участіе на ребенка! Я хочу и докажу міру, что женщина можетъ любить свободно, быть довольною и счастливою при такихъ условіяхъ и воспитывать дтей, какъ велятъ ей ея убжденія. Вы же, мущины, боле насъ сильные и не стсняемые семейными обязанностями, позаботьтесь о водвореніи свободы и равенства на земл. — Ашутипа“.

III.

Письмо Могутова къ акушерк:

„Мн первый разъ въ жизни приходится жить среди такой массы народа. Я окунулся весь въ народъ. Я по цлымъ недлямъ вижу только, какъ онъ работаетъ, какъ онъ стъ, спитъ, молится, дерется и играетъ; я слышу его рчи, его шутки, псни, молитву и жалобу; въ мысляхъ, когда самъ бросаю работу съ народомъ, одно желаніе: уловить, представить себ ясно этотъ идеалъ, имя котораго — русскій народъ, который тянетъ къ себ, заставляетъ любить себя, молиться, благоговть, преклоняться передъ собой и который, вмст съ тмъ, почти не уметъ выражать понятно свои мысли, который грязенъ и оборванъ, который часто пьетъ до свинства и дерется до убійства, который вритъ въ Бога и не знаетъ ученія Христа и который, вмст съ тмъ, такъ похожъ на учениковъ Христа, до прихода Учителя. Вы сами знаете народъ, — мы уже нсколько лтъ жили близко съ нимъ, старались понять его и быть ему полезными, но только теперь, окунувшись въ массу еще боле дикаго, еще боле бднаго народа, чмъ петербургскій фабричный и поденный народъ, — я понялъ окончательно народъ, хотя и не могу ясно представить себ этого идола, этого бога, — не могу ясно формулировать, чмъ притягиваетъ онъ къ себ до желанія принести ему въ жертву самого себя. Мн часто кажется, что Богъ и народъ — одно и то же, что Христосъ имлъ такую же любовь, доброту, состраданіе и прощеніе, какія иметъ народъ, что типы апостоловъ и учениковъ Христа воплотились въ народъ. И, вмст съ тмъ, у меня мысль кипитъ надъ вопросами: что нужно ему, этому идолу, чего не достаетъ ему, чего онъ хочетъ? Почему глаза съ любовью смотрятъ на него, а сердце сжато грустью о немъ? Почему хочется жертвовать собою для этого идола, бога?… И знаете ли чмъ разршились у меня эти вопросы? — Я пришелъ къ заключенію, что мы, нашъ кружокъ, занимаемся пустымъ дломъ: что не Кольцова, Тургенева, Пушкина и прочихъ поэтовъ, даже Некрасова, Гоголя и первоклассныхъ писателей Европы нужно народу, — что эти писатели нужны для тхъ, кто потерялъ подобіе Бога, кто не вритъ, а кощунствуетъ, кто грубъ сердцемъ, черствъ душою, эгоистиченъ умомъ, — что не для народа, а для этихъ особъ, баръ, аристократовъ, чиновниковъ, дворянъ, мщанъ, военныхъ, купцовъ, для всего, что не народъ, нужны стоны поэтовъ, дивные образы, ихъ молитвы и слезы, чтобы пробудить въ нихъ искру вры въ Бога, въ совсть, честь, долгъ и дать понять, что „блый свтъ кончается не ими, что можно личнымъ горемъ не страдать и плакать честными слезами, что туча каждая, грозящая бдой, повисшая надъ жизнію народной, слдъ оставляетъ роковой въ душ живой и благородной“. А для народа, какъ Христосъ, обильнаго любовью, добротой, состраданіемъ, прощеніемъ и милостью, — для народа этого ничего не нужно. Для него нужно только одно знаніе, строгая наука, выводы науки я указаніе путей къ осуществленію, къ примненію въ жизни выводовъ науки…. Мы должны измнить нашу дятельность. Не звать народъ къ себ и читать ему книжки нашихъ поэтовъ, а самимъ нужно идти въ народъ, усвоить доступный для него языкъ, перенять отъ него вру въ успхъ правды, перенять его терпніе, упорство, любовь, состраданіе, прощеніе — и дать ему знаніе выводовъ науки объ устройств міра физическаго и о возможномъ устройств общественномъ, при которомъ правда, миръ, трудъ, любовь и отдыхъ будутъ равномрны для всхъ. Вы напоминаете мн о моемъ убжденіи, что нашъ народъ ближе всякаго другаго къ осуществленію на земл свободы, равенства и братства, а я теперь еще боле убжденъ въ этомъ. Нашъ народъ меньше знаетъ, бдне, физически мене развитъ, чмъ европейскій, но въ немъ боле Бога въ душ, онъ мене эгоистъ, ему доступне желаніе и осуществленіе свободы, равенства и братства для всхъ. И горе будетъ, гршно, жалко, больно будетъ, если нашъ народъ пойдетъ по пути европейскаго, потеряетъ то, что тянетъ къ нему неудержимою силой, что длаетъ его идоломъ, богомъ, и промняетъ все это на индивидуализмъ, на эгоизмъ, на собственность, капиталъ, ренту, проценты, — словомъ, на все, чмъ богата европейская жизнь и что еще у насъ въ зачаткахъ.