И вотъ предсталъ теперь предъ лежащимъ Могутовымъ, какъ живой, смнившій извстнаго педагога, новый директоръ гимназіи, Александръ Сергевичъ Іоановъ. Онъ небольшаго роста, широкій въ кости, съ гладко-остриженными черными волосами и съ никогда не смющимся, не улыбающимся лицомъ; но его черные блестящіе глаза, смотрвшіе изъ-подъ очковъ всегда спокойно и ровно, казалось, насквозь проникаютъ ученика, читаютъ его мысли, ловятъ налету его догадки. Онъ самъ читаетъ пятому, шестому и седьмому классу алгебру, геометрію и физику, такъ какъ учитель этихъ предметовъ счелъ за лучшее примнять свои математическія познанія въ провіантской коммиссіи, а новый учитель на его мсто еще не пріхалъ. И никогда директоръ не опаздывалъ на урокъ, никогда не уходилъ ране окончанія класса, но за то онъ не тратилъ времени на объясненіе ученикамъ яснаго, такъ высоко-просто изложеннаго евангельскаго повствованія; онъ не тратилъ времени на разсортированіе учениковъ по ихъ заслугамъ два раза въ мсяцъ, хотя, несмотря на то, строго ставилъ баллы, и баллы пріобрли въ глазахъ учениковъ громадное значеніе. Прежде ученикъ училъ урокъ, чтобы его не отпороли, чтобы его пустили домой на праздникъ, чтобы не оставили безъ обда, теперь онъ училъ потому, что стыдился спокойнаго, невозмутимаго взгляда директора, такъ аккуратно всегда являющагося въ классъ и съ такимъ терпніемъ добивающагося отъ ученика любви къ предмету, толковымъ объясненіемъ уроковъ; потому, что директоръ, какъ начнетъ вызывать къ отвту ученика, вызываетъ каждый урокъ, вызываетъ до тхъ поръ, пока наконецъ разшевелится мысль въ голов школьника, получится сознательное отношеніе къ предмету, а слдовательно, явится и любовь къ предмету. Какъ только достигалъ школьникъ этого, директоръ оставлялъ его въ поко, и, какъ бы довряя и надясь на характеръ ученика, только по временамъ спрашивалъ его съ мста о томъ, надъ чмъ задумался ученикъ у доски. И совстно, страшно становилось ученику, если обнаруживалась такимъ образомъ его лность: его опять будутъ вызывать къ отвту, въ немъ усомнился, въ него потерялъ вру директоръ! И рдкій, рдкій ученикъ, разъ расшевеленный директоромъ, опускался снова до лни, до нелюбви къ предмету. И какъ теперь незамтно проходило время въ класс для большинства, какъ сосредоточено было вниманіе учениковъ на отвтахъ товарища у доски, какъ тихо, безъ школьническихъ потайныхъ развлеченій, сидли гимназисты въ класс на урок директора! За то какъ глубоко врзалось въ память учениковъ стойкое, энергическое, умное лице директора, этого упрямаго, трудящагося, знающаго, коренастаго, небольшаго роста человка! Эти пугливыя, робкія, порой плутоватыя, порой не въ мру шаловливыя дти, въ благодарность за дловое, серьезное отношеніе къ нимъ директора, влюблялись въ него; онъ становился для нихъ образцомъ для подражанія: они усвоивали его говоръ, произносили, какъ и онъ, слово звзды, произнося букву , не какъ ё — они подражали его почерку, давали слово не смяться и не улыбаться…. Міръ праху твоему, незабвенный наставникъ! Ты до конца дней своихъ оставался образцомъ истиннаго наставника! Заброшенный на дальній сверъ, ты умеръ недавно отъ простуды, полученной при разъздахъ по ревизіи гимназій, но память о теб не изгладится въ твоихъ бывшихъ ученикахъ до ихъ могилы.
Но если директоръ, Александръ Сергевичъ Іоановъ, имлъ большое вліяніе, какъ рельефный образецъ человка сильнаго характеромъ, послдовательно и систематически достигающаго ясно опредленныхъ цлей, то для направленія мыслей, для выработки первыхъ зачатковъ гражданскаго направленія, которое длитъ потомъ гражданъ на группы и партіи, — имли, если только жизнь не изгладитъ намченнаго школой, какъ на Могутова, такъ и на его школьныхъ товарищей, учитель словесности и учитель естественныхъ наукъ.