Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

„Милостивая Государыня

„Екатерина Дмитріевна!

«Въ продолженіе четырехъ лѣтъ, проведенныхъ мною въ институтѣ, я не замѣчалъ существованія праздника Пасхи, такъ какъ въ это время обыкновенно начинались экзамены и было не до праздниковъ. Я не знаю, какъ благодарить васъ за письмо и посылку, которыя, послѣ столькихъ лѣтъ, напомнили мнѣ завтрашній праздникъ и, дѣйствительно, вызвали много воспоминаній изъ моего дѣтства и юности. Не откажитесь и отъ меня принять Шекспира и позвольте пожелать, чтобы для васъ онъ былъ другомъ въ минуты радости и утѣшителемъ въ минуты горя, отъ котораго да хранитъ васъ Богъ.

„Извините, что лично не могу поблагодарить васъ, такъ какъ боюсь своею персоною разрушить то уваженіе, которое вы питаете ко мнѣ по слухамъ и которое для меня было бы непріятно разрушать.

„Позвольте пожелать вамъ остаться надолго такой же доброй, какой вы есть теперь.

«Глубоко благодарный и вашъ покорнѣйшій слуга

„Г. Могутовъ“.

Она прочла разъ, прочла другой разъ. Ей кажется отвѣтъ сухимъ, холоднымъ. Она задумалась и послѣ раздумья сухость и серьезность отвѣта кажутся ей вполнѣ естественными, даже необходимыми. Вѣдь онъ ничего не слыхалъ о ней, — она ничего не говорила при немъ, — понятно, что онъ, не зная ея, не могъ отвѣчать на ея письмо иначе. Онъ могъ даже подумать, что она такъ, изъ простаго любопытства, отъ скуки, написала ему и изъ-за того же хочетъ видѣть его, — и онъ могъ возвратить назадъ ея подарокъ, написать ей грубый отвѣтъ. Конечно, она очень, очень рада, что онъ не подумалъ о ней такъ, не возвратилъ посылки, а написалъ очень вѣжливый отвѣтъ и прислалъ ей на память Шекспира. Онъ не прислалъ ей сказку, книжку съ картинками, а прислалъ ей сочиненіе великаго англійскаго и всесвѣтнаго писателя Шекспира… Она разсматриваетъ книги, у нея такой самый Шекспиръ, но это все равно, — ей пріятно, она весела, она смѣется и еще разъ читаетъ письмо и находитъ теперь, что оно очень и очень мило написано… Ей очень нравится простой, но чрезвычайно изящный переплетъ на книгахъ. Она складываетъ томы Шекспира по порядку, открываетъ крышку переплета перваго тома и видитъ что-то написанное не очень красивымъ, но крупнымъ и разборчивымъ почеркомъ. „Помнишь другъ мой, Гордѣй Петровичъ, — читаетъ она, — какъ ты доказывалъ мнѣ пошлость силлогизма, что сапоги — лучше Шекспира, а Антоновичъ — лучше сапоговъ. Ты тогда впервые познакомилъ меня съ Шекспиромъ, растолковалъ его и научилъ любить его. Приготовляя твои вещи къ отправкѣ, мнѣ хотѣлось вложить въ нихъ что-либо на память тебѣ обо мнѣ. Я не придумалъ ничего лучшаго, какъ Шекспира, и не съумѣлъ ничего лучшаго написать, какъ то, что написалъ уже. Я не знаю, почему меня не исключили, хотя я протестовалъ не менѣе другихъ противъ твоего исключенія. Для тебя земля клиномъ не сошлась, а для меня, недалекаго, быть можетъ и хорошо, что не исключили. Не забывай меня, Гордѣй Петровичъ. Я всегда любилъ тебя, а теперь я никогда не забуду тебя… Коптевъ“.

Ей нравится прочитанное, она довольна, что онъ ей послалъ подарокъ друга; но она отошлетъ ему его назадъ, онъ приметъ отъ нея назадъ, она попроситъ его объ этомъ дружбою и любовью его товарища. Впрочемъ, она можетъ сдѣлать лучше. Она пошлетъ ему своихъ три тома, а его пошлетъ только первый, на которомъ надпись друга. Ея одинъ томъ испачканъ кровью, но это ничего, — она можетъ написать ему, что это кровь с-нской Порціи, которая сама себѣ порѣзала руку и выпачкала Шекспира кровью изъ этой раны.

Она спокойно и сладко спала въ ночь подъ Пасху и, веселая и счастливая, какъ никогда, встрѣтила утро перваго дня Свѣтлаго Христова Воскресенья. Какъ солнышко, по мнѣнію простаго народа, играетъ, восходя въ утро перваго дня Пасхи, такъ и она, съ полнымъ жизни и счастія личикомъ, бросилась въ объятія няни въ утро перваго дня Пасхи.

— Христосъ воскресъ, няня!..

IV.

Но не всѣ встрѣчали такъ счастливо Пасху и, кажется, несчастнѣе всѣхъ встрѣтила ее mademoiselle Плитова.

. . . . . . .

V.

Переѣхавшій игралъ на віолончели, а Могутовъ слушалъ его игру, когда Лукерья сообщила, что его спрашиваютъ.