Подсолнух

Он бежал, как бежит в последний и решительный бой отец–командир – позади родная земля, ни пяди которой не должно достаться врагу, впереди высота, захватить и удерживать которую необходимо до последнего патрона.

Добежав до плаца, широким квадратом лежащего на пути к школе Потапенко остановился. В больном его мозгу крутились мысли что если нападавшие успели выставить в казарме огневую точку, а ведь наверняка успели, то на плацу всю их группу перестреляют как котят. Плац был ровен и гол. Майор принял решение рассредоточиться вдоль плаца цепью, и по команде, короткими перебежками, с залеганиями и кувырканиями в сторону, его пересекать. Участвовавшие в этом утреннем шапито солдаты смеялись, но команды выполняли.

Преодолев плац, маскируясь за молодыми елочками, растущими возле казармы, импровизированный спецназ очутился под стеной школы.

— Вы двое, — скомандовал Потапенко караульным – стеречь выходы и окна, Курманаев, за мной. После чего стремглав ринулся вверх по лестнице на второй этаж. Он преодолевал прыжками сразу по три ступеньки, в то время как разводящий запнувшись и ободрав колено, чертыхаясь, тихонько поднимался следом.

— Тэкс, дежурный, расход –то у тебя не бьет – кипятился Гоблин – ерунда какая–то, да дежурный? Что за дела? Давно на губе не прохлаждался? Пойдем–ка еще раз к тумбочке, пересчитаем все по записям при свете. Подойдя к тумбочке они начали сверять записи. В это время снаружи в дверь громко забарабанили.

— Это еще что за дела – Гоблин понял что у него начинает подрастать целый урожай вскрытых нарушений и это его обрадовало – еще каких–то гостей принесло. А может самовольщиков? Да я гляжу у тебя тут, дежурный, вертеп каких поискать. Малина!

Стоять! – заорал он дернувшемуся к двери дежурному – я сам открою! – Стук в дверь меж тем нарастал. Было похоже, что к то–то уже пытается высадить ее с ноги, косяки ходили ходуном, стоял страшный грохот, но запор держал.

Как только начальник штаба отодвинул запор — дверь распахнулась. В казарму влетел безумный Потапенко. Бешено вращая огромными, расширившимися от возбуждения глазами, ничего толком не замечая он ударил рукояткой пистолета в лоб Гоблина, одновременно нанося ему страшный по силе, прямой удар ногой в живот. Отшвыривая в сторону скорчившегося начштаба, он совершил кувырок через плечо, сделал стойку на колено, вытянул, эффектно, как в американских боевиках руку с пистолетом, и заорал – всем лечь, через секунду буду стрелять на поражение.

Все бросились врассыпную, забегали взад и вперед, засуетились. Кто забился под кровати, кто метался по центру взлетки не зная что ему делать, кто–то уже истерично рыдал, кого–то затоптали и он корчился на полу от боли и ужаса. Копошащийся, не имеющий четких границ ком из рук и ног, голов и туловищ огромной медузой бился и колыхался в предрассветном полумраке.

Сзади на Потапенко набегал сержант Курманаев. Он с разгону ударил начкара кованым сапогом в спину и рухнул сверху, придавливая его массой тела к бетонному полу.

6.

Когда бешеный Потапенко, подняв в ружье караул умчался в неизвестном направлении, рядовой Смирнов, вконец обессилев от этой дикой ночи присел передохнуть на топчан в комнате начальника караула. Он сам не заметил, как его склонило в сон, как выпала из рук тряпка, как он повалился на этот топчан и окончательно заснул. Ему снилась его родная деревня, просторные, уходящие за горизонт луга, холмы и безмятежные рощицы. Ему снился сладкий запах сухого, настоявшегося сена вперемешку со свежим парным молоком. Еще во сне он обнимал собаку, свою здоровенную лохматую дворнягу. Обвив ей руками шею, уткнувшись носом за её теплое и мягкое ухо он сидел на крыльце и был абсолютно счастлив. Сейчас он возьмет снасти, банку с червями и пойдет удить рыбу по утренней, мягкой зорьке. И верный пес пойдет за ним и будет сидеть рядышком на берегу, слушая тихий плеск воды, глядя задумчиво куда–то вдаль, наслаждаясь своим собачьим покоем, охраняя покой хозяина.

Из сна в реальность его вернул сильный тычок сапога под ребра. Над ним перекосив злобное лицо стоял тот самый черпак, которого разводящий заставил домывать пол. Он, оставшись за старшего, ослабил пряжку ремня, заложил за него руки и стоял теперь перед Смирновым широко расставив ноги.

— А че это мы гасимся, боец? – начал он качать права –Да еще и в комнате начкара? Мы совсем забурели, да боец? Мы что ли расслабились, воин? Мы на службу забили да, мы одембелели? – он орал припоминая Смирнову ночной инцидент, наслаждаясь своей внезапной властью. – У нас все очки чистотой сияют, да? – орал он – блестят как яйца у кота, да? А ну резче взял тряпку, щетку и метнулся на очко. Через десять минут я захожу и удивляюсь – мне зеркало не надо, в очко смотрясь побриться можно. И с силой рванув за ворот с топчана Смирнова, крепким поджопником направил его в открытую дверь.

Смирнов, закрывшись в туалете, ревел, размазывая рукавом слезы.

***