Подсолнух

Зайдя в караулку, тихую, завешенную невидимой тканью наступающего утра, и начкар и разводящий облегченно вздохнули. Попав, после свежести и прохлады улицы в тепло и сухость караулки что–то как будто переключилось в сознании обоих. Родной и знакомый запах: смесь оружейного масла, начищенных и нагретых теплым воздухом сапог, легкий запах хлорного раствора принес обоим ощущение какого–то спокойствия, стабильности от раз и навсегда заведенных и исполняющихся здесь порядков.

У Потапенко это продолжалось буквально мгновения, а потом сменилось тревогой неотвратимых перемен. Скоро его сменят, он сдаст караул, оружие, полномочия и поплетется, опустив голову в штаб, к дознавателю. По пути ему будут попадаться офицеры, все уже узнавшие на КПП от дежурного по части. Все будут здороваться, кто сочувственно, а кто и с плохо скрываемой злобой, но у всех на лице будет читаться один и тот же вопрос – как же так? Что ответит он им? Он и себе–то ничего не может толком объяснить. После, в штабе, дознаватель подошьет его объяснения в картонный скоросшиватель и отошлет в военную прокуратуру. Заработает машина, сошьет и выплюнет дело и кто его знает как перемелет это дело его дальнейшую жизнь.

Думая так Потапенко меж тем, следуя годами обретенной привычке, оглядывал караулку. Все было на своих местах, плакаты висели по стенам, ниже них описи в рамочках, еще ниже побелка переходила в ровную линию окрашенной бежевой стены, вдоль нее стояли скамейки, линолеум сиял чистотой.

На самой середине комнаты, под ярким кругом отражающегося в надраенном линолеуме света лампочки лежала аккуратная кучка дерьма.

Неведомые бесы, хороводившие начкара всю ночь, раз и навсегда казалось из него уже исторгнутые и умчавшиеся куда–то вдаль, по своим кривым и замшелым бесовским дорогам внезапно вновь вселились в его голову и устроили там невообразимый шабаш.

— Это что за дерьмо? – орал, делаясь похожим на сливу Потапенко – кто проводил уборку, что за мразь?

Внутренне торжествуя, все тот же черпак, метнулся к туалету и выволок к Потапенко до смерти перепуганного Смирнова.

— Это он, товарищ майор, новенький. Смирнов.

Потапенко, нависая огромной своей тушей над полуобморочным Смирновым продолжал безумствовать.

— Сгною в одиночке, на киче, гнида! Что за говно, кто насрал? – он схватил Смирнова за ворот и мотал его как куклу в разные стороны. Голова Смирнова тряслась, он всхлипывал и бормотал.

— Это не я, товарищ майор.

— А кто? Кто, сука, насрал в моем карауле?

— Это, наверное, Гоблин – всхлипнул Смирнов, имея ввиду конечно же не начальника штаба, а жившего в карауле котенка, всеобщего любимца, неизвестно как и когда здесь появившегося и сразу же названного в честь самой популярной в части личности.

Гоблин? – от недоумения брови Потапенко поползли вверх и он даже перестал трясти солдата. Сделав мысленное усилие он все–таки понял, кого тот имеет ввиду. Отпустив Смирнова и устало сев на скамейку бравый майор наверное в первый раз в своей жизни пошутил.

— Расстрелять засранца.

После этого, уже придя в себя, взглянул на часы, встал и скомандовал – караул подьем! Гауптвахта подьем! Разводящий, посылай людей за завтраком!

***

Близилось время смены постов, отдыхавшая смена поднималась с кроватей, мотала портянки, обувала сапоги. Гремели бачками отряжаемые в столовую бойцы. Выводной открывал камеры и выводил арестованных в туалет на оправку. Никто в суматохе не обратил внимания на Смирнова, выходящего на улицу с автоматом в одной руке и несчастным котенком в другой.

В негромком гомоне караульного помещения звук выстрела, сухой и отчетливый, рвущий, как бумагу тишину еще не ожившей части прозвучал ясно и резко. Все, кто был поблизости от дверей, не соблюдая субординации, отталкивая друг друга рванули на крыльцо.

На месте заряжания оружия, с автоматом в руках стоял рядовой Смирнов. Глаза его были совершенно безумны, тело сотрясала мелкая и частая дрожь. Возле стены, растерзанное в клочья автоматной пулей трепыхалось, отпуская душу в неведомый кошачий рай тело котенка Гоблина. Его теплая кровь сочилась из развороченных внутренностей на мелкий и чистый песок. Пар от нее тонкими струями поднимался вверх и смешивался с тяжелым и густым туманом, растворяясь в нем, окутывая все и вся, словно очищая эту грешную землю, в который уже в истории раз искупая невинной смертью непотребные людские грехи.

Глава 3.

1.

Пулею у виска отсвистел и затих в страшных корчах июль. Он пронесся суматошно и заполошно и издох моментально, как птица попавшая в ураган.

Наступил август и сразу все успокоилось. Воздух был тяжел, жарок и неподвижен. Он слоями нависал над асфальтом плаца, искажал и преломлял близкие предметы, а дальние просто разбивал на хаотичные цветные пятна и отшвыривал к горизонту. Все приобрело вид дивного холста помешанного разумом художника.