Подсолнух

В груди бесновались обида и злость. Даже не злость, а ярость. Девушка рассвирепела. Такого предательства она от него не ожидала.

— Че сидишь? — спросил парень как ни в чем не бывало. — Пойдем спать, я устал.

Он махнул головой в сторону подъезда.

— Как ты мог?! Ты с ним сговорился, да? Ты все это специально подстроил!

— Тань, ночь на дворе, давай завтра обсудим, — устало проговорил Вадим, опустив плечи. — Пошли.

— Никуда я с тобой больше не пойду!

Она резко отвернулась от него корпусом, закрыла окно и, скрестив руки на груди, плотно вжалась в сиденье. Парень постучал костяшкой указательного пальца по окну. Татьяна, надувшись, не реагировала.

— Ну, хочешь, оставайся здесь на ночь, — пробурчал приглушенный голос снаружи. — Только двери не открывай. От всяких подонков.

Он нажал на пульт управления. Раздался короткий сигнал и звук блокировки дверей. В машине сразу стало темно и холодно. Татьяна испугалась и вжалась в сиденье еще сильнее. Вадим уже отошел к подъезду. Она переводила тревожный взгляд с парня на лобовое стекло, сквозь которое пыталась разглядеть в ночи этих самых подонков. От домофона послышались глухие гудки. Тягучие, тревожные. Парень спокойно ждал. Наконец, устройство пропищало, и он распахнул железную дверь. Татьяна в панике застучала по стеклу, пытаясь вырваться из автомобиля. Вадим уже было захлопнул дверь полностью, но на последних сантиметрах остановился, как будто специально, чтобы дать ей совсем отчаяться. Девушка была готова разрыдаться от всего и сразу.

Вернувшись за ней, он с ухмылкой произнес:

— Нельзя отказываться от такого великодушного гостеприимства. Твой отец любезно предложил нам погостить у него пару деньков.

Как только дверь открылась, Татьяна вылетела из машины, как боевой снаряд из пушки, и грозно посмотрела на парня. Тот только усмехался. Нахально, как всегда.

— А с твоей квартирой что? — с язвительной претензией спросила девушка, когда они поднимались на лифте.

— Сдаю, — просто ответил Вадим, а потом развернулся к ней с добродушной улыбкой. — Да всего пара деньков. Чего ты?

— Почему нельзя было в каком-нибудь хостеле, на худой конец, остановиться?

— Хочешь, чтобы я в родном городе по хостелам шарахался?

Лифт открылся. Они вышли в светлый чистый коридор.

— Хотя бы поговори с отцом. И я прощу тебе царапину, — сказал он серьезно, нажимая на круглый звонок.

«Неужели секс не лучше?» — досадовала в уме Татьяна и посмотрела на дверь, с волнением ожидая появления отца. От тревоги и напряжения она не слышала, как стучит сердце, хотя оно металось с бешеной скоростью от одной стенки ребер к другой. Зато чувствовала, как ломит всю грудную клетку. В животе все свернулось в тягучий узел. В коленях ощущалась слабость. Тело дрожало то ли от взбудораженной ненависти, то ли от забытого страха. Она гипнотизировала дверь взглядом, пытаясь заварить мысленно, чтобы отец больше никогда не смог ее открыть, а она никогда не смогла его увидеть, но это не работало даже в ее фантазии. Вадима она теперь возненавидела, будто и не любила никогда, и не желала смотреть в его сторону. Особенно ее бесила его невозмутимость.

Татьяна вспоминала, как трясущимися руками закрывала эту дверь чуть меньше года назад. Она только захлопнула ее, потому что ключи оставила внутри. И примерно с минуту не могла отпустить ручку. Все происходило как в тумане, но такие детали, как холодная поверхность гибкой стали, бликующий выпуклый глазок, приглушенный желтый свет коридорных ламп, почему-то отчетливо врезались в память. Ей казалось, что она помнила каждую облупленную ступеньку бетонной лестницы, по которой спускалась, побоявшись наткнуться на кого-нибудь в лифте. Помнила, как вырвалась из подъезда на свежий воздух под теплые лучи солнца навстречу ясному небу, ведомая миражами предстоящей свободы. Она задыхалась тогда от собственных чувств. Училась дышать заново, как младенец, который только-только появился на свет, ничего еще не знает, ничего не понимает, но всего боится и ревет.

Девушка закрыла глаза на секунды от этих воспоминаний и приготовилась к неизбежному. Дверь медленно распахнулась. В проеме появилась худая фигура отца в махровом халате с капюшоном. Он был без парика и без маски. Лицо осунулось. Глаза стали казаться впавшими. Морщины выделились, особенно в миндалевидных уголках глаз. Губы побледнели, как и кожа — следствие долгого непосещения солярия. Первым он увидел парня и, расплывшись в широченной улыбке, протянул к нему руку, чтобы обняться.

— Вадик, родной мой! — воскликнул отец. — Здравствуй!

Они крепко сжали друг друга.

— Здравствуй, Николай! — отвечал парень.

Он тоже весь засиял от счастья, будто, и правда, к родному отцу приехал. В Татьяне проснулась двойная ревность. Она не понимала, кого к кому больше ревнует, поэтому проклинала обоих.

— Смотри, кого привез, — загадочно улыбнувшись, проговорил Вадим и отшагнул в сторону, чтобы представить девушку.