Подвиг

Весь эскадрокъ, точчо сраженный какою-то сверхъестественною силою, вс люди и лошади, будто он разомъ подскользнулись на мокрыхъ и скользкихъ торцахъ упали на землю и такъ и остались лежать на ней совершенно недвижимые. Никто не смотрлъ, что было дальше, куда двался Русскiй флагъ, куда скрылись дерзкiе пвцы, но вс, какъ заколдованчые, смотрли на темный валъ изъ людскихъ и конскихъ тлъ сраженныхъ неслышной и невидимой силой и легшихъ неподвижиою грядою поперекъ «улицы 3-го iюля».

Такъ, когда-то, въ 1917-мъ году, 3-го iюля, на Литейномъ проспект подкошенные большевицкимъ залпомъ, легли поперекъ проспекта доблестные Донскiе казаки. Въ память этой бойни большевики назвали большую Садовую улицу «улицею 3-го iюля». Она напомнила о себ. Она отомстила за казаковъ.

Объ этомъ невольно думали въ толп, расходившейся съ церемонiи. Думали и боялись своихъ думъ, воспоминанiй и надеждъ … Говорить, ничего не говорили … Самыя думы были страшны …

«Богъ вернулся къ Сверной столиц … Замолила наши грхи передъ Господомъ Казанская Божiя Матерь … Огонь поядающiй настигъ на улиц злыхъ гонителей и насильниковъ …»

Думали, мысленно, потаечно молились и молчали, молчали, молчали … Въ эти дни въ Петербург была такая тишина, какой никогда со времени существованія Сверной столицы въ ней не было.

Тишина ожиданiя..

И такъ отвчали этой тишик хмурые, темные, туманчые, послднiе дни октября съ темнобурымъ низкимъ непрозрачнымъ небомъ съ мелко моросящимъ дождемъ, съ тьмою надъ городомъ, съ тусклымъ мерцанiемъ съ утра зажженныхъ фонарей.

XXII

Праздникъ 25-го октября въ Москв праздновался гораздо торжественне и оживленне, чмъ въ Петербург. Близость начальства, незримое присутствiе самого творца совтскаго союза Владимiра Ильича Ленина, словно спящая красавица лежавшаго въ хрустальномъ гробу, подъ громаднымъ каменнымъ кубической формы безобразнымъ саркофагомъ, наличность большого числа иностранныхъ и инородческихъ коммунистовъ, пылкихъ азiатовъ и даже африканцевъ, проповдниковъ коммунизма — все это подстегивало толпу, заставляло ее бодре маршировать, склоняя знамена, мимо могилы Ленина, забывая голодъ и морозъ. Начальство къ этому дню заготовляло бутерброды и раздавало манифестантамъ, что увеличивало рвенiе голодныхъ толпъ городского пролетарiата и рабочихъ.

День выдался ясный и солнечный. Небо было безъ единаго облака. Октябрьское солнце грло мало, но слпило на выпавшемъ наканун молодомъ и чистомъ снгу глаза. Много было нагнано нищей и оборванной замерзающей дтворы изъ различныхъ школъ и прiютовъ. Все это шагало черезъ Красную площадь съ утра, показывая мощь пролетарiата, въ чинномъ порядк. Порядокъ этотъ соблюдался строго. Кремль былъ оцпленъ отрядами чекистовъ, и Николай Николаевичъ Чебыкинъ, — пятнадцать лтъ тому назадъ прокуроръ Окружного Суда въ этой самой Москв, самъ коренной Москвичъ, сразу почувствовалъ, что исполнить возложенное на него и на его «экипъ» капитаномъ Немо порученiе ему будетъ не такъ то просто …

У Кремлевскихъ воротъ толпу процживали, и пропускали только тхъ, о комъ было извстно отъ какой организацiи они шли. Требовали отъ одиночныхъ людей какихъ-то особыхъ пропусковъ, и этихъ-то пропусковъ и не было дано Чебыкину. He знали этого что ли Ястребовъ и генералъ Чекомасовъ, но они не снабдили ими «экипъ», посланый для работы въ Москву. Все дло такъ прекрасно налаженное могло сорваться изъ-за этой мелочи.

Куда ни пристраивался Чебыкинъ со своимъ «экипомъ», всюду его спрашивали, откуда онъ и кто?

— Вы, гражданинъ, чего? Здсь отъ «Прибоя» … Чебыкинъ шелъ къ другому сборищу, но тамъ собирался «Стандартъ-строй», дальше — «Тепло и сила», «Мосельпромъ», все то, что пропускалось въ Кремль, было зарегистрировано, было извстно чекистамъ. Срая, никому неизвстная, никмъ не рекомендованная, безпартiйная толпа въ Кремль не могла получить доступа … Чебыкинъ былъ въ полномъ отчаянiи. Вдругъ какой-то человкъ къ нему присмотрлся, потомъ подошелъ почти вплотную и сказалъ внушительно и вско:

— Если вы, граждане, отъ «Красной вагранки», вамъ надо идти съ нами.

Онъ еще ближе придвинулся къ Чебыкину, чуть распахнулъ на груди черную грубую толстовку, и Николай Никодаевичъ на мгновенiе увидлъ на ше незнакомца такъ хорошо знакомый ему «братскiй» крестъ. Тогда Чебыкинъ спокойно отвтилъ:

— Я и мои товарищи отъ «Красной вагранки».

Незнакомецъ обратился къ распорядителю, бронзовому молодому человку, не то индусу, не то сарту и сказалъ съ авторитетностью человка, имющаго власть:

— Товарищъ, допустите вотъ ихъ … Они намъ извстны. Делегаты отъ «Красной вагранки» …

Шествiе тронулось въ Кремль,

Отъ яркаго кумача, затянувшаго трибуны и самыя стны Кремля все кругомъ было точно въ какомъ-то пламенномъ сiянiи. Синее небо блистало надъ Кремлемъ. Блый снгъ площади постепенно заполнялся темной толпой, надъ которой полыхали тутъ и тамъ красныя знамена и плакаты. Все было ярко, красочно и аляповато, какъ грубый народный лубокъ.