Подвиг

Старуха недовольно крутила носомъ и уходила, шурша газетой изъ комнаты дочери.

— Поди, скажешь тоже. Кому извстно, кто когда помретъ. Можетъ быть, еще мн тебя хоронить то придется.

— Все отъ Бога, мамочка, — стараясь говорить кротко, говорила ей вслдъ Ольга Сергевна.

— Это какъ «винтики».. Куда, въ какую сторону повернутся. На тебя или на меня… А вотъ откроютъ ихъ, и умирать не придется. Сколько пожелаетъ человкъ, столько и проживетъ.

Противны и жутки были такiя рчи въ устахъ человка, уже стоявшаго одною ногою въ гробу.

V

Пронзительный звонокъ будильника въ комнат Мишеля Строгова пробуждалъ и Неонилу Львовну. Она, кряхтя и охая, поднималась съ широкаго ложа и, шлепая туфлями, шла къ столу разжигать керосиновый примусъ. Она готовила на всю семью утреннiй кофе.

Только полковникъ Георгiй Димитрiевичъ Нордековъ продолжалъ спать крпкимъ сномъ не знающаго заботъ человка. Онъ уврялъ, что никакой шумъ, если только онъ лично его не касается не можетъ помшать ему спать. Онъ разсказывалъ, что на войн онъ спалъ крпчайшимъ сномъ подъ грохотъ канонады и трескъ разрывающихся снарядовъ, и моментально вскакивалъ едва чуть слышно риплъ подл него полевой телефонъ.

Полковникъ Георгiй Димитрiевичъ былъ человкъ военный. Точно съ того дня, какъ затянули его въ кадетскiй мундирчикъ, онъ выковался въ подлиннаго солдата и ничто не могло поколебать или измнить его солдатской души. Какъ раньше онъ твердо врилъ въ правоту отступленiй «по стратегическимъ соображенiямъ», не сомнвался въ томъ, что они побдили бы, если бы не проклятая революцiя, такъ и потомъ, «смнивши вхи», снявъ лозунги: — «за вру, царя и отечество» и замнивъ ихъ сначала: — «за учредительное собранiе», потомъ: — «за единую, великую, недлимую Россiю» и, наконецъ: — «за нацiональную Россiю» онъ ни на минуту не сомнвался въ правот своего дла и въ правильности работы «вождей».

Крпкiй, пятидесятилтнiй сангвиникъ, въ мру пополнвшiй, съ красивымъ, холенымъ, всегда чисто выбритымъ, розовымъ лицомъ, съ густыми волосами, причесанными на проборъ, онъ былъ ловокъ и строенъ безъ всякой гимнастики. Членъ многихъ офицерскихъ объединенiй, предсдатель своего полкового объединенiя, неутомимый поститель всхъ обдовъ, банкетовъ, чашекъ чая, лекцiй, внимательный и восторженный слушатель рчей на нихъ произносимыхъ — онъ съ дтскою пррстотою врилъ во все, что тамъ говорилось.

Жидовская тракспортная контора, гд онъ служилъ, возка ящиковъ съ таможни и на таможню, проврка коносаментовъ и накладныхъ, ловкое сованiе франковыхъ монетъ въ руку всовщикамъ — это все было временное. Это не была жизнь. Просто дурной сонъ. Жизнь начиналась тогда, когда они собирались въ задней комнат третьеразряднаго французскаго ресторана, гд для этого случая развшивали по стн Русскiй флагъ, портреты «вождей» и полковые флюгера, когда человкъ семьдесятъ пожилыхъ людей въ скромныхъ черныхъ пиджакахъ по команд старшаго «господа офицеры» прекращали разговоръ и куренiе и вытягивались у своихъ стульевъ, и входилъ генералъ въ такомъ же пиджак, какъ и они. Тогда начинались воспоминанiя, рчи, старые анекдоты старыхъ временъ. И точно хорошее вино, чмъ старе становились они, тмъ крпче чувствовались. На этихъ обдахъ всегда была бодрость вры въ завтрашнiй день — и… въ конечную побду. На нихъ говорили о Россiи. Они еще не смли пть Русскiй гимнъ. Одинаково воспитанные и равно пришибленные судьбою они были разныхъ убжденiй и считали неделикатнымъ что нибудь навязывать другому. Пли полковыя псни, псни войны и съ блестящими отъ выступившихъ слезъ глазами слушали рчи ораторовъ. Это и была настоящая жизнь. Все остальное былъ дурной кошмарный сонъ.

Вчера въ день ихъ училищнаго праздкика ихъ собралось сто двадцать человкъ. Маленькiй крпкiй, бритый генералъ (онъ былъ среди нихъ старшимъ и по выпуску и положенiемъ) отчетливо, чеканя слова говорилъ съ большимъ подъемомъ страстную рчь. Цлительнымъ бальзамомъ въ израненныя души вливались его слова.

Гд то на верху сейчасъ звенлъ будильникъ и надъ головою и такъ, что гнулись доски потолка, топалъ босыми ногами его сынъ — Мишель Строговъ — а полковникъ, проснувшiйся раньше обыкновеннаго ничего этого не слышалъ и не замчалъ. Онъ снова и снова переживалъ эту бодрящую, освжающую душу рчь ихъ руководителя.

— Мы, господа, — повторялъ про себя полковникъ такъ запомнившiяся ему чудныя слова, — не покинули театра военныхъ дйствiй. Кругомъ царитъ миръ… Да это правда, но это кажущiйся только миръ. Война съ большевиками, война за Россiю продолжается…