Сейчас он понимал окончательно, что в этом непостижимом в своей жестокости мире могут выживать лишь абсолютные подлецы: те, кто идет по головам, кто топчет других ради достижения своих целей, чудовища без совести и жалости, холодные циники, не позволяющие себе слабостей и привязанностей. «Я выживу», — стонал сквозь зубы Ванька. — «Выживу и всем им отомщу! Уничтожу. Заживо загрызу!» Эти мысли давали ему силы каждой новой секундой превозмогать боль и тупо существовать, глядя в грязную холодную стену…
— Старчук!
Дверной замок начал привычно лязгать, и его звук был скорее противным, чем зловещим.
— Щас тебя расстреливать поведут, — авторитетно заметил один из сокамерников. Видя, как Ваньку избивают, он невольно проникся к нему уважением и даже со знанием дела сообщил остальным: «Этот — не настучит».
— Нас, несовершеннолетних, должны только с педагогом или психологом допрашивать, — учил он Ваньку. — И с родителями. Требуй.
Какое там! Положение закона было выполнено разве что на самом первом допросе да на очных ставках со свидетелями, но никак не на этих ежедневных моральных пытках с угрозами и избиениями. Вот и сейчас охранник подошел к Ваньке и резко стянул его со шконки, приговаривая:
— А ты, скинхед хренов, чего разлегся? Уши отвалились? Не тебя я звал, что ли? Санаторий здесь тебе?
Он злобно тряхнул Ваньку и тоже ударил — по его меркам, видимо, несильно, но не способный стоять Иван упал как подкошенный на вечно влажный и холодный пол. Охранник выругался, позвал подмогу, и уже вдвоем они потащили обессилевшего Ваньку в допросную.
В этот раз вместо привычного самодовольного типа в погонах за столом сидел интеллигентного вида человек в штатском, на стул перед которым и бросили, как мешок картошки, Ваньку. Заинтересованный и даже немного участливый вид незнакомца пробудил в Иване уже угасшую было надежду, и он сам удивился, как в ее робком свете легко отступила совсем недавно клокотавшая в нем ненависть.
— Я уже тысячу раз всем рассказывал, — устало начал он. — Я никого не убивал. Никаких скинхедов не знаю, никогда с ними знаком не был. Друзья позвали в лес искать тело исчезнувшего и, возможно, убитого учителя. Идея была Сереги, — мстительно добавил он, решив, что жалеть предателя нечего, тем более что привлечь Сергея все равно было не за что. После этой фразы Ванька выжидательно замолчал. Сколько раз на этом самом месте он слышал от милиции насмешки и откровенные издевательства: пошли искать труп? Значит, знали, что в лесу обязательно есть чье-то тело? И каждый ли день он, Ванька, ищет трупы по канавам?
А затем делался недвусмысленный вывод, что Ильяса Иван с бандитами забили несколькими часами ранее, а потом он под видом непонятной экспедиции отправился туда вновь, чтобы добить мигранта и получше спрятать тело — для того и отошел от своих друзей вглубь леса. Однако нынешний допрашивающий лишь кивнул и перебивать не стал, отчего надежда Ваньки несколько окрепла, и он продолжал уже увереннее:
— Мы с друзьями разминулись, я шел вдоль дороги. Увидел следы волочения на траве, ну, подумал, что это тот учитель. Смотрю — тело в канаве. Спустился — а он еще живой. Ну и решил помочь.
— Мигранту? — вежливо уточнил незнакомец.
— А что? — вскинулся Ванька. — Что он, теперь и не человек, что ли?
— Человек, — улыбнулся допрашивающий — если этот вежливый и непринужденный разговор вообще можно было назвать допросом. — А дальше?
— Ну, Серега с Ленкой сказали, чтобы я бросил обезьянку и ушли домой. Вот кто скинхеды настоящие, — мстительно заключил он. На этих его словах допрашивающий, как ему показалось, удовлетворенно кивнул. — А я потащил его к трассе, чтобы машину поймать. Машины долго не останавливались. Тогда я решил, ну, что вид Ильяса пугает водителей. Оттащил его под кустом полежать. Машину так и не поймал, вернулся — а он уже мертвый. Сообщать никуда не стал, потому что… потому что так и предполагал, что вот такое может быть, — закончил он.
— Ну что ж, — задумчиво заключил незнакомец. — Вполне достойный поступок. Редкий по достойности.
— Вы мне верите? — не веря своему счастью, выдохнул Ванька.
— Я никому не верю, малыш, — улыбнулся мужчина. — Я знаю. Я знаю, кто убил Ильяса. И знаю, что ты не имеешь к ним отношения.
— То есть меня отпустят? — Ванька сидел, как громом пораженный, и даже не сразу смог произнести эту фразу.
— Не совсем, — сочувственно ответил незнакомец. — Понимаешь, в чем дело? Моя информация… ее нельзя пока предъявить в суде. Она оперативная — знаешь, что это такое? Если ее раскрыть сейчас, она может привести к гибели ни в чем не повинного и очень идейного человека, который помог нам многое узнать. Да и доказательством она официально не считается. А у тебя очень тяжелый случай. Слишком много людей видело, как ты тащил тело вдоль трассы. Нашлись и водители — свидетели того, как ты поволок его с обочины в лес. Ну а там сам понимаешь — твои отпечатки по всему его телу, следы крови на твоей одежде. Есть тело, есть улики, есть свидетели.