Подвох

Ему нужна компания во что бы то ни стало! Уже хотя бы для того, чтобы просто утереть нос Леону и его сумасшедшей мамаше потому, что нет ничего смешнее, чем его исказившаяся от беспомощности физиономия. А что дело до Ирины Ротман – пошла бы она лесом, да так, чтобы навсегда.

Маркус должен сесть в кресло своего деда, ради матери. Ради своего счастливого детства… Ради своей семьи, от которой отдалился настолько, что теперь, желая вновь вернуть утраченное, боялся совершить даже самую мизерную ошибку. И всё благодаря девчонке, мысли о которой никак не желали оставлять его! Они с братом так дружны… Говорят обо всем на свете и с удовольствием вспоминают прошлое. В какую-то секунду Маркус поймал себя на мысли, что испытывает чувство зависти. Оно не было злым, без хитрости и коварства. Его просто настигла добрая грусть по тем временам, когда и он вот так непринужденно болтал с родителям и любимым дедушкой. Арнольд столькому его научил, столько показал, что сейчас, наверняка, досадовал и стыдился своего внука. Маркус всегда знал это и научился избегать, прятаться от подобных мыслей, но Стефания взбудоражила их и теперь покой ему только снился.

Да, что б её! Неугомонная девица! Лезла, куда не надо, требовала невозможное и упрямо настаивала на своём. И он, черт возьми, не видел её уже целую неделю. Чертову неделю!

– Маркус, ты здесь?

Голос Арнольда Вернера всегда действовал на него успокаивающе. С самого детства ему казалось, что дедушка знал всё и мог с легкостью перевернуть целый мир. А ещё, Маркус был уверен, что сам Арнольд думал точно так же насчет своего собственного сына Ламмерта, которому так и не суждено было взять руководство огромной империей в свои руки. Так же, как и на Маркуса, на него возлагались большие надежды, подкрепляемые обреченным чувством долга. Безвыходность сего положения сильно ограничивала собственную индивидуальность, лишая какого-либо право на другую жизнь. И тихоня Ламмерт, видимо, не собирался мириться с подобными правилами.

– Маркус?

Дедушка осторожно постучал в дверь.

– Да, я сейчас. Минуту.

– Не торопись.

Он застал Арнольда Ротмана у большого окна. Мужчина наблюдал за городом, теряющим свои четкие очертания из-за обильного снегопада, и неспешно попивал чай с лимоном. Эта картина напомнила Маркусу тысячи подобных, которым он был свидетелем, и легкая улыбка тронула его напряженные губы. Обменявшись рукопожатием, дед и внук устремили свои взгляды вдаль, где царствовала бело-серая мгла.

– Рад видеть тебя здесь, – нарушил продолжительное молчание Арнольд. – В последнее время я постоянно на выезде и практически никого не вижу. Как ты, Маркус?

– В порядке.

– Я не ошибусь, если предположу, что ты что-то задумал?

– Мама сказала?

Дед улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Я не видел Луизу уже недели две, хотя и знаю, что не так давно она ночевала в нашем доме и увезла с собой вкусное печенье, которое напекла Раиса Степановна.

– Она его тогда мне привезла.

– Я просто увидел оборудованное рабочее место напротив моего секретаря и поинтересовался у нашей Марии, в чем дело? Она сказала, что это для личной помощницы Маркуса.

– Его нужно демонтировать, – сухо ответил он, уведя глаза в сторону, – я поспешил с этим.

– Поспешил, когда забрал эту девушку у Ольги Владимировны, а спустя несколько дней позвонил ей и сообщил, что возвращаешь её обратно?

Маркус с раздражением вздохнул, вспомнив, как тем праздничным вечером необдуманно набрал главному маркетологу на личный номер и грубо сообщил, что больше не нуждается в Стефании Ионовой. В тот момент его обуяла настолько непробиваемая ярость, что ему даже в голову не пришло, насколько после его резких слов Стефании будет стыдно возвращаться на предыдущее свое рабочее место. Наверняка, со стороны казалось, что он очень быстро наигрался с ней и теперь никакого интереса она для него не представляла. Маркус не гордился тем, что сделал. По правде говоря, он вообще не понимал, что в последнее время творилось с ним и его жизнью.

– Я тоже был молодым, Маркус. И до твоей покойной бабушки у меня было много женщин. Они любили меня, а я любил и восхищался ими. Каждой по-разному. Но даже, если я собирался уходить, не имея больше желания встречаться и продолжать что-либо – я всегда старался сделать всё, чтобы этот порой непростой процесс прошел более, чем спокойно. Женщины очень тонкие и ранимые натуры. И это нужно учитывать. Их нужно уважать, Маркус. В отличие от твоей впечатлительной мамы, я не придавал большого значения тем непрекращающимся публикациям и слухам. Кому, как не мне, не знать, какими порой выдумщиками бывают журналисты и завистники. Они способны из крохотной песчинки раздуть целую пустыню Сахару. Но, когда мне позвонила Ольга и потребовала хоть как-то повлиять на тебя – знаешь, тут я задумался.

– Ты собираешься вправлять мне мозги?

– Тебе тридцать лет, Маркус. Думаю, что для этого уже слишком поздно. Просто хотел, чтобы ты знал, как я отношусь к этому.