Поэмы Оссиана

Они пришли, бряцая доспехами. Они склонились, внимая гласу его, как будто им из ночного облака вещали тени отцов. Страшно сверкали они при огне, как водопад Брумо,[405] когда метеор освещает его в ночи. Путник трепещет, завидя его; он прерывает свой путь и ждет не дождется луча денницы.

"Почему так по нраву Фолдату, - молвил король, - проливать кровь неприятеля по ночам?[406] Или при свете дня десница ему изменяет в бою? Мало врагов перед нами, зачем нам в тумане таиться? Любо отважным у всех на виду отличаться в сраженьях родной страны.

Совет твой напрасен, вождь Момы: бодрствуют очи Морвена. Бдят они, как орлы на мшистых утесах. Пусть каждый из вас соберет под сенью своей мощь своего шумноголосого племени. Завтра при свете дня я пойду навстречу противникам Болги. Могуч он был, поверженный вождь из рода Борбар-дутула!"[407]

"И я не прошел незамечен пред родом твоим, - сказал Фолдат. - При свете дня я встречал супостатов Карбара. Воин ценил мои подвиги. Но без слез был воздвигнут могильный камень ему! Ни единый бард не воспел короля Эрина.[408] Неужто дозволим его врагам веселиться на мшистых холмах? Нет, не будут они веселиться: он был другом Фолдату. Наши речи тайно спрягались в безмолвной пещере Момы в ту пору, как ты еще отроком гонялся в полях за пухом чертополоха. С сынами Момы я ринусь вперед, я найду супостата на сумрачных холмах его. Без песни поляжет Фингал, седовласый король Сельмы".

"Неужли ты думаешь, немощный муж, - возразил ему вождь Аты, - неужли ты думаешь, что он может погибнуть в Эрине, славы своей не стяжав? Разве смогут барды молчать у могилы Фингала могучего? Их песня прорвется хоть втайне, и дух короля взвеселится. Вот когда доведется погибнуть тебе, барды забудут про песни. Черен душою ты, вождь Момы, хотя проносится бурей десница твоя в сражениях. Разве я позабыл короля Эрина в тесном его жилище? Не потеряно сердце мое для Карбара, моего любезного брата. Я замечал, как сияние радости сходило на пасмурный дух его, когда возвращался со славой я в многоводную Ату".

Король повелел, и величаво они удалились, каждый к своему угрюмому племени; и люди их с гулом глухим раскатились по вереску, тускло мерцая под звездами, словно волны, ночными ветрами гонимые в каменистом заливе. Под дубом улегся вождь Аты; высоко над ним висел сумрачный круг его щита. Близ него прислонился к скале чужеземец кудрявый из Инис-хуны,[409] сей светлый луч, залетевший с оленьего Лумона. Вдалеке зазвучало пение Фонара о делах старинных дней. Временами голос его терялся в нарастающем рокоте Лубара. "Кротар,[410] - начал бард, - поселился первый на мшистом потоке Аты. Тысячи горных дубов составляли его гулкозвучный чертог.[411] Там собирался народ на пиру короля синеглазого. Но кто из вождей мог сравниться с царственным Кротаром? При его появлении возгоралось мужество ратников. Юные девы вздыхали по нем. В Алнекме[412] все почитали воина, первого из племени Болги.

Он охотился в Уллине, на поросшей мхом вершине Друмардо. Из леса следила за ним дочь Катмина, следили синие очи Кон-ламы. Тайно вздыхала она. Склонялась глава ее, виясь рассыпались кудри. Луна к ней заглядывала по ночам и видала, как воздевает она белые руки, ибо Кротар могучий полнил ее сновиденья.

Три дня пировали Кротар и Катмин. На четвертый они разбудили ланей. Кон-лама пошла на охоту, сияя красой. Она повстречала Кротара на узкой тропе. Лук тотчас выпал из длани ее. Она отвратилась и скрыла лицо кудрями. Воспылала любовь Кротара. Он взял белогрудую деву с собою в Ату. Барды песнь для нее затянули, и воцарилась радость вокруг дочери Уллина.

Восстала гордыня юного Турлоха, он любил белорукую Кон-ламу. Он пришел войною в Алнекму, в оленью Ату. Кормул вышел на бой, брат колесницевластного Кротара. Он вышел на бой, но погиб, и стон народа раздался. Омраченный Кротар могучий величаво и молча поток перешел. Он изгнал врага из Алнекмы и воротился на радость Кон-ламы.

Битва грядет за битвой. Кровь струится на кровь. Могилы отважных вздымаются. Над Эрином тучи нависли, обиталища духов. Юга вожди собрались вокруг гулкозвучного щита Кротара. Со смертью об руку он пошел по путям врага. Девы рыдали на реках Уллина. Вглядывались они в туман на холме, но ни единый охотник не сходил по его откосам. Тишина над землей тяготела; одиноко вздыхали ветры на поросших травой могилах.