Поэтика пространства

Когда бытие дома преобразуется в человеческие ценности, можно ли объяснить это воздействием метафор? Все ли тут дело в образном языке? Что касается метафор, то литературный критик наверняка счел бы их избыточными. С другой стороны, психолог-позитивист сразу свел бы этот образный язык к обычной психологической реальности: страху человека, который замкнулся в своем одиночестве, которому некого позвать на помощь. Но феноменология воображения не может удовлетвориться толкованием, низводящим образы до роли второстепенных средств выражения: феноменология воображения требует, чтобы мы переживали образы непосредственно, чтобы мы воспринимали их как только что произошедшие события реальной жизни. Когда образ новый, то и мир новый.

Страницы книги оживают, мы перестаем быть пассивными читателями и хотим почувствовать нашу сопричастность к творческой активности поэта, стремящегося выразить мир, тот мир, который открывается нашей мечте. В романе Анри Боско «Маликруа» окружающий мир волнует одинокого человека сильнее, чем это удается другим персонажам романа. Если изъять из книги все содержащиеся там стихотворения в прозе, там не осталось бы почти ничего, кроме истории о деле с наследством, о поединке между нотариусом и наследником. Но как много узнает психолог, исследующий воображение, если к обычному, «общечеловеческому» чтению добавит еще и другое, «космическое», чтение! Он, конечно, отдает себе отчет в том, что космос формирует человека, превращает человека с холмов в человека с острова и с берега реки. Он отдает себе отчет в том, что дом переделывает человека.

Так, через дом, в котором обитает поэт, автор приводит нас к уязвимому месту антропокосмологии. Дом и в самом деле становится инструментом топоанализа. Это очень эффективный инструмент именно потому, что им трудно пользоваться. Ведь обсуждение выдвинутых нами тезисов приходится проводить на почве, которая неблагоприятна для нас. В самом деле, на первый взгляд дом – это объект, в большой степени подчиненный геометрии. И у нас возникает искушение изучить его с позиций рационализма. Его доступная на первый взгляд реальная сущность видима и осязаема. Он состоит из аккуратно обтесанных камней и крепко пригнанных друг к другу несущих конструкций. Главную роль во всем этом играет прямая линия. Отвес наделил дом мудростью и уравновешенностью[47]. Столь геометрически обусловленный объект должен был быть непригодным для использования в метафорах, в которых фигурируют человеческое тело и душа. Однако перемещение в сферу человеческого происходит мгновенно, едва лишь мы начинаем рассматривать дом как пространство утешения и защищенности, как пространство, призванное сосредоточить в себе и оградить от внешнего мира все самое сокровенное и важное для нас. И тут, вопреки всяким рациональным расчетам, открывается простор для ониризма. Читая и перечитывая «Маликруа», я слышу на крыше Ла Редус, по выражению Пьер-Жана Жува, «железную поступь мечты».

Но противоречия между реальностью и мечтой нельзя разрешить раз и навсегда. Вот и дом, даже начав очеловечиваться, не полностью утрачивает свою «объективность». Надо внимательнее рассмотреть, какими в геометрии нашего воображения предстают дома прошлого, те дома, где мы, в наших мечтах, сможем найти уют и защищенность прошлых лет. Надо снова и снова доискиваться, каким образом нежная субстанция сокровенного с помощью дома обретает форму, ту форму, которая была у нее, когда в ней для нас заключалось первоначальное тепло:

Ощущаю, как старого дома

Аромат и тепло

Не одни лишь чувства, но и разум волнуют[48].

V

Начнем с того, что мы можем нарисовать эти старые дома, то есть придать им зримую форму, имеющую все свойства, какие присущи копии реальности. Такой объективный, созданный без примеси мечты, рисунок – неопровержимый, неподвластный времени документ, он словно отметина, оставленная на жизни человека.

Но если в этой зримой форме проявилось искусство рисовальщика, талант художника, она вдруг начинает будоражить и притягивать нас, осознание совершенного для нас блага преобразуется в созерцательное настроение и в мечты. А мечты вселяются в нарисованное жилище. Мечтатель не сможет долго смотреть на рисунок, изображающий дом, и оставаться равнодушным.

Задолго до того, как я принялся каждый день читать произведения поэтов, я признавался себе, что хотел бы жить в одном из домов, какие мы видим на эстампах. Дом, чьи очертания жирными черными линиями отпечатались на бумаге, дом, вырезанный на доске, казался мне более выразительным, чем настоящий. Как мне говорили, в гравюре на дереве необходима простота трактовки. И от созерцания гравюр мои мечты переносились в изначальный дом.

Эти наивные мечты я считал моими и только моими: но как же я удивился, когда обнаружил их следы в книгах, которые читал!

Андре Лафон в 1913 году написал[49]:

Я мечтаю о доме, невысоком доме с окнами