Поэтика пространства

Как усиливаются эти всплески страха и любопытства, когда перед нами нет реальности, которая могла бы умерить их, когда мы даем полную волю воображению! Но сейчас мы не станем ничего выдумывать; давайте обратимся к документально зафиксированным образам. Эти образы действительно были порождены воображением, затем нарисованы рукой художника и, наконец, вырезаны на геммах или на простых камнях. Поразмыслим еще немного над страницами книги Юргиса Балтрушайтиса. Он напоминает нам о поступке некоего художника, нарисовавшего пса, «который смело выпрыгивает из своей раковины» и бросается на кролика. Уровень агрессивности повышается, и запертая в раковине собака бросается на человека. Здесь мы имеем дело с преувеличением, благодаря которому воображение превосходит реальность. Воображение изменяет не только геометрические параметры, оно воздействует также на силу и на скорость – мало того, что пространство расширилось, так еще и время бежит быстрее. Когда в кино на наших глазах распускается цветок, мы видим возвышенный образ дара. Кажется, что цветок, распускающийся без обычной медлительности, без обычной сдержанности, – это дар, который мы получаем от мира. Если бы с помощью такого же технического трюка кино показало нам улитку, стремительно вылетающую из раковины, улитку, невероятно быстро устремляющую к небу свои рожки, это показалось бы нам возмутительным проявлением агрессивности! Какими агрессивными выглядят эти рожки! Страх полностью парализовал бы в нас любопытство. Целостность комплекса «страх – любопытство» была бы нарушена.

Во всех этих рисунках, где из неподвижной раковины появляется предельно возбужденное существо, присутствует мотив насилия. Рисовальщик слишком тороплив в своих фантазиях о животном мире. Помимо раковин улиток, откуда появляются четырехлапые звери, птицы и человеческие существа, к этому типу фантазий следует причислить и изображения животных, у которых хвост вырастает прямо из головы; рисовальщик словно забыл, что между головой и хвостом должно быть туловище. Устранение промежуточных этапов – идеал тех, для кого скорость важнее всего. Ускорение воображаемого жизненного порыва требует, чтобы существо, вылезающее из-под земли, сразу же обретало индивидуализированный внешний облик.

Но откуда же в этих гиперболизированных образах такой очевидный динамизм? Эти образы оживляет диалектика скрытого и явного. Существо, которое прячется, существо, которое «забирается в свою раковину», подготавливает свой «выход» оттуда. Этот принцип действует во всей иерархии метафор, от воскрешения погребенного до внезапного приступа красноречия у человека, который долго молчал. Пока мы продолжаем разглядывать центр изучаемой картинки, существо, сидящее в своей неподвижной раковине, готовит краткие вспышки бытия, завихрения бытия. Самые динамичные побеги совершают существа, зажатые в тесном пространстве, а не существа, которые пребывают в ленивой истоме и у которых может быть лишь одно желание: томиться от лени не здесь, а где-нибудь еще. Если вникнуть в парадоксальный образ энергичного моллюска – а на комментируемых нами гравюрах такие образы просматриваются достаточно четко, – станет понятно, что мы имеем дело с самым жестким видом агрессивности, с отсроченной агрессивностью, агрессивностью, которая ждет. Волки, прячущиеся в раковине, более свирепы, чем волки, рыщущие в лесных дебрях.

V