– Давайте я вам смочу виски́, – сочувственно предложила она. – Вы совсем красный. Как бы удара не было. Мой дядюшка тоже делается красен, когда огорчен. А ведь это вредно.
Мимо них прошел господин в клетчатых штанах. Лет тридцати, розовый, в усиках. Окинул ее. Хмыкнул, глядя на него. Поодаль придержал шаг и теперь топтался, поглядывая в их сторону. Решил дождаться, чем кончится сделка, и, если не сойдутся в цене, тут же перехватить добычу. «Все они любят свежатину». Пушкин нахмурился, отклонил флакончик:
– Вам здесь не место. Взгляните на тучи. Вот-вот пойдет дождь. Уходите. Зачем вы здесь?
– Присела отдохнуть. В этом городе совсем нет скамеек.
«Провинциальная барышня», – понял он.
– Что вы делаете в Петербурге? Как могли родители вас отпустить одну? У вас здесь родственники? Как они позволили вам бродить одной! – возмутился Пушкин. Бросил свирепый взгляд на клетчатого. Тот опять хмыкнул. Пушкин почувствовал, как закипает кровь.
– Я сирота. Дядюшка и тетушка в Белогорске. Я за жениха приехала хлопотать.
Пушкин слушал вполуха. Глаза его воинственно впились в клетчатого господина. Тот нагло держался на прежней позиции.
– Он мичман. Иван Абрикосов. Его арестовали, когда…
– Он преступник? – быстро осведомился Пушкин. Другое привлекло его взгляд. По бульвару шла девушка без шляпки и перчаток, странной шаткой походкой. Платье на ней было застегнуто сзади кое-как – очевидно, мужской рукой. Косынка на шее торчала криво. Хищный взгляд белокурого господина тут же наметил ее. Она была пьяна.
Голосок рядом продолжал объяснять:
– Нет! Он изобретатель. Он добился, чтобы его принял военный министр господин Меншиков. Пришел с чертежами и опытной моделью. Прямо там его и арестовали.
– За что? За модель? За чертежи?
– Да нет же…
Но Пушкин не слушал. Он глаз не мог отвести от несчастной, что зигзагами брела по бульвару, спотыкаясь и пьяно таращась перед собой.
–Вот что, расскажите мне всё. По порядку. С самого начала.
Пьяная девушка упала на ближайшую скамейку. Вытянула ноги, нимало не заботясь, что открывает их. Закинула голову на спинку скамейки. Лицо ее было припухшим. Она, по-видимому, не очень соображала, где она и что с ней. Пушкина пронзил ужас.
– Глядите! – опять перебил он собеседницу. Показал.
Та обернулась. Потупилась. Покраснела.
– Теперь понимаете, почему я прошу вас немедленно отсюда уйти?
Клетчатый уже подбирался к пьяной девушке. Пушкин сжал трость, ту самую, любимую, налитую свинцом, чтобы укреплять руки. Как вдруг тощий, почти в лохмотья одетый студент словно из ниоткуда подскочил к клетчатому. Они горячо и зло заспорили. Студент подозвал городового. Клетчатый тут же испарился. Студент стал совать городовому монеты, что-то объяснять. Бдительно и настырно удостоверился, что городовой повел несчастную прочь.
– Вы в Петербурге, – обернулся на собеседницу и горько повторил Пушкин. – А не… откуда вы там.
– Из Белогорска.
– Из Белогорска, – кивнул Пушкин.
Что-то смутно проскользнуло в его мыслях. Но тут же лопнуло, как пузырек на поверхности воды.
– Уезжайте в Белогорск, – потребовал. – Хлопочите оттуда.
– Не могу, – просто возразила она. – Я должна спасти Ванечку. Я не могу сидеть сложа руки. Не могу идти к военному министру князю Меншикову. Если он покровительствует госпоже Гюлен, то он сам вор и изменник. Но государь император… Лучше не думать. Он до сих пор не отправил князя в отставку, не приказал его арестовать только потому, что ничего не знает. Государь просто этого не знает! Конечно же, не знает! Я должна добиться аудиенции у государя и все ему рассказать.
– Император! – обозлился ее наивности Пушкин.
– Отчего нет? Я читала «Капитанскую дочку». Маша Миронова ради своего жениха добилась встречи с царицей. И я добьюсь.
«Хорошо, что я сбрил бакенбарды», – ужаснулся Пушкин.
– Но это же всего лишь книжка! Вымысел.
– Пушкин всегда правдив! – горячо возразила барышня. – Даже в вымысле.
Ухо его вспыхнуло. О, провинциальные барышни, его самая верная публика… Хотелось надвинуть шляпу глубже на лицо. «Ничего… ничего… либо она бы меня сразу узнала… либо уже не узнает, – надеялся он. – Лермонтов прав: никто не ожидает встретить… знакомый труп».
Девушка выглядела неглупой. Пушкин решил воззвать к ее рассудительности. Пусть сама увидит, сколь несбыточен ее план.
– Как же вы собираетесь встретиться с императором? Ведь он не разгуливает по паркам, как Екатерина. Времена и обычаи давно изменились. Пусть, хм, даже и Пушкин, хм, правдив.
– О, – согласилась она, – но государь император ходит в маскарады. Как раз должен состояться один – благотворительный. В пользу раненых в Севастополе. Мне нужно лишь приобрести билетец. На это тетушка дала мне денег. А маску и накидку я привезла с собой.
Она неправильно истолковала изумление на лице доброго немолодого господина. И лукаво улыбнулась:
– Вот видите, у нас в провинции кое-что знают о высшем столичном круге.
Пушкин прикрыл глаза. Вспомнил драку пажей, Гришину разбитую физиономию, «вечерний цирк». Ровесница Гриши. Стало больно, хоть вой. «Что они там, в провинции, знают…»
– Как вас зовут?