Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ

– Вы сразу же догадались! – просиял мичман. – Вот видите! Идея напрашивается сама! Зачем ломать голову и выдумывать бог знает что, если природа уже изобрела для нас все. Только бери и перенимай. Ласты, плавники – природа приспособила своих жителей для подводного плавания наилучшим образом. Но кто среди морских обитателей поистине впечатляет скоростью – это кальмар.

– Что-с? Только стойте смирно!

За дверью послышался шорох. Зевок. Потом душистое шипение резиновой груши одеколона. Госпожа Гюлен собиралась выйти! – запаниковал министр. Визитера надо было выпроводить немедленно.

– Все это прекрасно. Очень-очень интересно! Извольте прийти ко мне в приемные часы. Справьтесь в приемной у адъютанта о дне и времени.

Поздно.

Двери распахнулись. Мичман Абрикосов попятился, боднул задом стул, успел подхватить его за спинку лапой и так остался стоять с разинутым ртом. На госпоже Гюлен был пеньюар, отороченный лебединым пухом.

Мичман опомнился, уронил поклон:

– Уважаемая мадам.

– А, здравствуйте, – протянула руку для поцелуя актриса. – Вы и есть жених мадемуазель Мироновой?

Мичман стукнул стул к столу. Двинулся к руке, попутно пнув стол, так что тот заехал углом министру в пах.

– Вы знакомы? – сумел выдавить князь. Только приличия не позволили ему схватиться обеими руками там, где хотелось.

Актриса обернулась с улыбкой:

– Дорогой Алекс, вы умилились бы точно так же, как я, когда бы увидели эту прелестную девушку. Мой дорогой, вы ведь простите мне мою сентиментальность?

Министр насупился. Госпожа Гюлен и виду не подала, что это ее обеспокоило. Она взяла дорогого Алекса под локоть – так, чтобы грудь ее прижалась к его плечу, а вырез пеньюара открыл взору наилучший вид на ландшафт.

– Ах, сердитесь же на меня! Я так слаба. Ничего не могу с собой поделать при виде юной влюбленной пары. Когда мое собственное сердце само так полно любви…

– О, дорогая! – Министр похлопал актрису по белой руке своей, усыпанной старческой «гречкой». – Когда я на вас сердился? Вы совершенство.

Он поцеловал ей ручку. И устремил бессмысленный взор на чертежи:

– Я вас слушаю, молодой человек. Так что кальмар?

– Кальмар… кальмар…

Мичман поспешно оторвал взгляд от изгибов, просвечивающих сквозь шелк. Уткнул в бумагу:

– Кальмар способен развить беспримерную скорость, набирая и выплевывая воду внутренней полостью. Он движется толчками. Водой толкается от воды. По тому же принципу я устроил двигатель в моем аппарате. Который я назвал…

– «Кальмар»? – подсказала с лукавой улыбкой госпожа Гюлен.

Кончики ушей у мичмана зарделись. Просторное сердце заполняла любовь. Он отрапортовал:

– Я назвал мою лодку «Ольга».

– Как мило, – несколько холодно похвалила госпожа Гюлен. Разумеется, не от ревности: жалованье мичмана не могло ее интересовать. Ее быстрые глазки так и шарили по чертежу. А маленькая голова старалась произвести объемистый расчет простого вопроса: интересно ли это французской разведке?

Мичман тоже оперся на стол – отчего тот поехал со слоновьим звуком четырьмя ногами по паркету. Мичман отпрянул:

– Простите.

Госпожа Гюлен покачивала головой, как фарфоровая кошечка. Что выражало у нее глубокое сомнение. Князю Меншикову уже случалось наблюдать этот ее жест в ювелирном магазине Болина, тогда он был адресован сочетанию бриллиантов с опалами.

Сомнения ее были и сейчас не напрасны. За время своей связи с русским военным министром она убедилась, как много обычных безумцев пытаются втюхать русскому флоту свои изобретения.

– Помните, милый Алекс, того смешного человечка из… как же это?.. Penza, – воздела глаза она, изображая, что охвачена воспоминаниями. – Нам еще подали дивных жареных фазанов. Он предлагал торпеды на утиных лапках.

Остальное военный министр вспомнил сам: …а потом пензенский изобретатель упал на пол, изо рта у него буйно пошла пена, потом его скрутили и вынесли.

– Мичман, вы говорите вздор! – тут же пустился во всю прыть князь. – Кальмар? Вы предлагаете русскому флоту пересесть на кальмаров? Вы белены объелись? С этим вы осмелились беспокоить меня?

Но мичман, несмотря на розово-золотистую масть и неуклюжесть теленка архангелогородской породы, не растерялся:

– Ничуть, господин министр. Идея смущает на словах, я понимаю. Поэтому изготовил опытную модель своего аппарата. Извольте.

Он поднял локоть, забираясь рукой в карман. Успел сбить и поймать вазу. Водрузил ее на место. И извлек нечто, видом напоминающее чугунный пирожок.

– Несмотря на размер, эта модель работает как настоящая.

Госпожа Гюлен зазвонила в колокольчик и велела явившейся горничной немедленно наполнить ванну…

– …холодной водой.

Та исподтишка бросила взгляд на одного мужчину, на другого. Сделала быстрый вывод – и еще более быстрый книксен: отнесла эту эротическую игру, да еще в холодной воде, к разряду «наслаждение через страдание». Понятливо кивнула.

Ванна была готова в несколько минут.