Смотрю во тьме я на аул родной: словно, раскинув руки, предо мной лег богатырь усталый отдохнуть, над ним —палаткой звездной Млечный Путь.И на шинели у солдата в ряд, в рядпуговицы медные горят.Не пуговицы — это в окнах свет, а там, где свет горит, безверья нет. Тот проживет с надеждой, говорят, того не победят, не победят.На память мне приходят иногда доверчивые, детские года....Солдат! На нем живого места нет: ушел юнцом, с войны вернулся — сед, из медсанбатов, из госпиталей солдат вернулся к матери своей.По запыленной улице за ним мы, сорванцы, оравой всей бежим. Идет солдат, а грудь вся — в орденах, вернулся из-за тридевять земель. Желты ремни. Обмотки на ногах.А на плечах — с иголочки шинель, и за неё — ведь все-таки нова! — могли бы дать картошки пуда два! Испытывало время нас бедой: на фронте — пулей, дома — лебедой.Мы на полях не разгибали спины, а ночью — письма, тусклый свет лучины Нет фитиля — коптилка не горит, но только не о том душа болит, душа моя измаяна войной, лишь о победе думает одной...Солдата мы послушать собрались под вечер...Нам запали на всю жизнь его простые, умные слова...О, как светло! А лампа какова!С таким большим и светлым фитилем.И в доме стало вдруг светло как днем. Ведь никому он отказать не мог: вновь клок — шинель короче на вершок...Лишь месяц погостил солдат.И вот —по улице последний раз идет.Гудел вечерний ветер в проводах. Солдата провожали мы селом.Желты ремни. Обмотки на ногах — и лишь шинели не было на нем, а за нее — ведь как-никак нова! — могли бы дать картошки пуда два!Зато вокруг из окон всех домов струился свет — и ярок, и багров.И нам принес надежду этот свет.Он осветил нам мрак военных лет.Ушел солдат,исчез солдат вдали.Но вечерами долго еще жгли суконные в коптилках фитили...Во всех домах цвели огни, огни.Лишь пуговицы медные одни остались от шинели дорогой......И вот вернулся снова я домой;словно, раскинув руки, предо мнойлег богатырь усталый отдохнуть,над ним — палаткой звездной Млечный Путь.Огни, огни — из окон, из оград,как пуговицы медные, горят...