— О счастье, дорогой мой, о счастье, которое ожидает вас… и мою дочь, разумеется. Как по-вашему, семь тысяч — это много или мало?
— Семь тысяч чего?
— Приглашенных, — осклабился Вуглускр. — Конечно, выходит почти что по-семейному, в узком кругу, так сказать. С другой стороны, я ратую за пышность, которая подразумевает неповторимость, а следовательно, единственность. В своем роде, конечно. Но я бы хотел знать и ваше мнение, дорогой.
— Да, — сказал Филипп, не понимая, чего от него хотят, и думая только о том, как бы поскорее завершить этот ненужный и тягостный разговор.
— Завтра в пять часов я жду вас, — сказал Вуглускр. — Постарайтесь быть точным, мой день расписан по минутам. Заметьте, ради вас я жертвую… впрочем, неважно. Всего хорошего, сынок.
— Да, — повторил Филипп. — Всего хорошего.
Финансист отключился. Вампир достал из вазы свою руку и задумчиво играл ею.
— В чем дело? — спросил его молодой человек.
— Ни в чем, — живо откликнулся Лаэрт.
Филипп сел на диван и устало провел ладонями по лицу.
— А все-таки?
— Я думаю, — сказал Лаэрт, косясь на однотомник Дюма, — я думаю, что Вуглускр довольно… э-э… влиятельный человек.
— И что из этого? — с досадой спросил Филипп.
— Ваша жизнь может осложниться, — тактично, как ему показалось, заметил вампир.
Филипп молчал.
— С другой стороны, она может и не осложниться.
— Свинья.
— Неправда, я всего лишь бедный вампир, хозяин. Я видел разное на своем веку, и мне не привыкать к нищете. Конечно, сейчас мне хорошо, и я не прочь, чтобы так было и впредь, но ведь не это главное, хозяин. Я не могу видеть, как вы страдаете.
Филипп нахмурился:
— Я не страдаю.
— Страдаете.
— Говорю же, нет! И потом, откуда тебе знать?
Лаэрт вздохнул:
— Хозяин, я когда-то тоже был человеком и помню об этом.
— Мне не нравятся твои воспоминания, — отрезал Фаэтон, отворачиваясь. — Замолчи.
Лаэрт позеленел: он предпочел бы, чтобы Филипп поколотил его, чем разговаривал таким голосом, уставившись в стену безжизненным взглядом. Зазвонил видеофон.
— Это опять он! — простонал Филипп. — Не надо, меня нет!
Монитор не прояснялся; затем что-то произошло, и на экране показались помехи, которые неожиданно слились в лицо Ады.
— Филипп, — произнесла она.
— Его нет, — сообщил видеофон, — что ему передать?
— Я здесь, я здесь! — крикнул Филипп, бросаясь к видеофону.
— Здравствуй, Филипп, — сказала Ада печально.
— Ты где? — спросил Филипп. — Почему ты не звонила? Я так ждал тебя! Что-нибудь произошло? Отвечай скорее!
Изображение на мониторе дрогнуло, по нему пробежали полосы.
— Ничего не произошло, — сказала Ада. — Просто я не могу больше встречаться с тобой.
Лаэрт в отчаянии обхватил лапами голову. Филипп не верил своим ушам.
— Почему?
— Я… не могу. Филипп, пожалуйста, не спрашивай у меня ничего.
— Это жестоко, — сказал молодой человек, улыбаясь посеревшими губами, — это… очень жестоко. Ты не любишь меня?
— Люблю. Нет, Филипп. Тебе грозит опасность, если ты… если я…
— Ты лгала мне, — покачал головой Филипп, — и лжешь теперь.
— Прости меня, — сказала Ада, — если сможешь.
— Ада!
Изображение задрожало, и весь экран залил белый свет с тысячью пляшущих черных точек. Видеофон отключился.
Лаэрт боялся вздохнуть. Филипп тяжело сел.
— Знаешь, — сказал он, — я сейчас подумал: как жаль, что Орландо сбросил рояль не на меня. Может быть, я был бы счастливее.
Лаэрт захлюпал носом.
— Не реви, — приказал Филипп.
— Это не я, — виновато сказал Лаэрт.
— А кто?
— Не знаю, — хлюпнул Лаэрт и зарыдал в три ручья. Они потекли на пол и залили гостиную. Система безопасности жилища пронзительно заверещала, угрожая потопом, наводнением и тысячью бед. Филипп ничего не предпринимал, хотя вода стояла уже по колено и по ее глади весело бежали бумажные кораблики. Квакали лягушки. Наконец он обратил внимание, что столик плавает.
— Почему здесь вода? — спросил он.
Лаэрт вытер глаза.
— Дождь на улице, — объяснил он и включил аварийную автосушку.
— Я ее найду, — не слыша его, пообещал Филипп. — Я должен с ней поговорить. Ты радо? — спросил он у зеркала.
«Пушистый был прав, — подумал Лаэрт, — он не в себе».
Филипп облачился в черный джемпер и брюки из джинсовой парчи. Он явно был угнетен и не старался скрыть этого. Когда Лаэрт предложил ему на всякий случай взять с собой дырокол, Филипп отстранил его лапу от себя; также он не захотел, чтобы верный вампир провожал его на крышу, где стоял истребитель.
Сон тридцатый
Филипп стоял у края крыши. Ветер шевелил его непокорные волосы. Тяжелые облака ползли по небу, но ни капли дождя не падало из них. Истребитель, в полной боевой готовности, молча дожидался своего хозяина.
«Я найду ее», — решил Филипп и, зажмурившись, скользнул вниз. Земля закачалась и поплыла ему навстречу, поток воздуха омывал тело. Он падал.
«Разобьюсь или нет?»