Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

Для поэтики Бунина характерно, что точные описания, соотносимые с узнаваемыми елецкими реалиями, обобщаются не только в силу символичности и условности локусов и топонимов, но и благодаря поэтическим подтекстам формульно-романтического содержания. Эта обобщенность может быть воспринята как черта «лирической неопределенности», о которой пишет в связи с данным текстом В. П. Скобелев[273]. Выше уже отмечалось, что за «Поздним часом» стоит обширный пласт элегики, в нем можно уловить отголоски мотивов «возвращения на родину», встречи с возлюбленной за гробом; даже общий меланхолический тон рассказа и его центральный образ звезды, – все это продиктовано элегическими законами. Мы не станем представлять здесь весь кластер поэтических подтекстов «Позднего часа», остановимся лишь на тех, что идут от Жуковского – поэта, о котором И. А. Бунин написал в своем дневнике в 1885 г.: «Но может быть именно более всего святое свойство души Любовь тесно связано с поэзией, а поэзия есть Бог в святых мечтах земли, как сказал Жуковский (Бунин, сын А. И. Бунина и пленной турчанки)»[274].

Самый очевидный подтекст из Жуковского – это стихотворение «Лалла Рук», в котором из-за вполне явленного герою облика молодой женщины встает ангелоподобный «призрак» – «гений чистой красоты», «обитающий» не с нами, не в нашем мире, но вдохновением «животворящий» земной мир.

А когда нас покидает,
В дар любви, у нас в виду
В нашем небе зажигает
Он прощальную звезду[275]

.

Все это очень похоже на сюжет «Позднего часа», а «восточные», экзотические мотивы «Лалла Рук» слегка подсвечивают восточные темы Бунина, которые становятся у него все настойчивее от раннего к позднему периоду. Находясь во Франции, Бунин еще острее, чем на родине, ощущает Россию азиатской страной, история которой исходит из древности монгольского ига («Мост… окаменевший от времени… гимназистом я думал, что он был еще при Батые» (7; 37)) и заканчивается в огне «азиатчины» («глаз отвык от России; еще раз с ужасом убедился, какая мы Азия, какие монголы!»[276]).

Второй довольно явственный подтекст – «Сказка о царе Берендее», где Иван-царевич и Марья-царевна, убегая от Кощея, обращаются то речкой с мостиком, то дремучим лесом, то церковью с монахом. Топографические метаморфозы «Сказки…» напоминают ландшафт «Позднего часа» с его мостами, садами, кладбищенской рощей и церквями, а также повороты излюбленных бунинских сюжетов, среди которых есть и погони («Баллада», «Волки»), и сказочный автоперсонаж «Иван» с реальным именем Бунина («Иоанн Рыдалец»). Заключительная часть сказки Жуковского повторена во всем сюжете «Позднего часа»: Иван-царевич из «Сказки…» видит перед собой неизвестно откуда взявшийся чудесный город:

…уж склонялось
Солнце к закату, и вдруг в вечерних лучах перед ними
Город прекрасный. Ивану-царевичу смерть захотелось
В этот город заехать…[277]

Рискуя не вернуться обратно из этого волшебного места («Заехать нетрудно, да трудно / Выехать будет…») и предать забвению все, что лежит за его пределами, Иван-царевич все-таки входит в «город прекрасный», а Марья-царевна, обернувшись «белым камнем», ждет его возвращения («ступай, а я здесь останусь / Белым камнем лежать у дороги»). Так и героя «Позднего часа» белым камнем у дороги ждет его возлюбленная: ей обещана встреча «в будущей жизни» (7; 41).

Многослойный подтекст из Жуковского проявляет некоторые новые черты и в географии «Позднего часа», ведь с этими, родными для Бунина, местами пусть и не напрямую, но связана биография Жуковского: его отец, помещик А. И. Бунин, владел имением Мишенское (где и родился Жуковский) в Тульской[278] и землями в Орловской губернии, к которой в XIX в. относился Елец. В «Позднем часе» с удивительной точностью изображен реальный, доныне сохраняющий свой прежний облик город, но одновременно это сказочно-литературное и будто бы заколдованное место, в котором хранится часть души и героя рассказа, и его автора.

Кажется, что для характеристики поэтики важно разглядеть два тематических центра в рассказе «Поздний час»: один сопряжен с городом, другой – с героиней. И героиня, и город – создание мечты рассказчика, картина его памяти и воображения. Эта картина образует отдельный мир, с удвоениями, умножениями пространств и мотивов, со сложной временной и модальной структурой; окутанный смертью и уже погибший в огне мир, куда вписана история России первой половины XX в.

* * *