Поэзия зла

Все звучит вполне логично, но мне для разъяснения этого не хватает.

– А где твоя мать? – интересуюсь я.

– Умерла, когда мне было двенадцать. От передоза.

Тон голоса ровный, лицо непроницаемое, но чувствуется отзвук боли ребенка, потерявшего мать.

Не проявляет сочувствия и Лэнг:

– Иными словами, у тебя закрытое досье несовершеннолетнего.

– Прощупываешь, приятель? – Даниэль мрачновато усмехается. – Да нет, дел на мне никаких.

– И все же ты робокоп, а не настоящий полицейский? – Лэнг прищуривается.

– У меня подруга беременная. Здесь я на подработке. Где-то с месяц.

– А основная работа какая? – уточняю я.

– Монтажник в «Делл». – Пальцы Даниэля вжимаются ногтями в ладони. – Такое ощущение, что вы меня мурыжите как фигуранта. А что я сделал? Сидел себе на дежурстве, вон даже униформа на мне…

Лэнг кивает на его татуировку:

– Эта банда, которую ты на себе рекламируешь, – сборище убийц. Поэтому такой знак на коже всегда будет привлекать к тебе внимание.

Даниэль черствеет лицом и, когда из недр подъезда доносятся шаги, цепляется за возможность слинять:

– Ну, мне пора.

Он отступает в коридор, а в мою квартиру входит Уэйд; но я все еще сосредоточена на Даниэле.

Этот наш разговор меня беспокоит. Но разве не в этом потаенный замысел Поэта, маячащего в худи с капюшоном у моей двери и под окном спальни Дэйва? Чтобы я на каждом углу видела монстров?

Хотя нет, не монстров. Он хочет, чтобы я повсюду видела его.

Глава 56

ТРЕМЯ МЕСЯЦАМИ РАНЕЕ

Я сижу в конце барной стойки заурядного мексиканского ресторанчика, в котором капитан Джереми Джаз болтает со смазливой блондинкой-официанткой вдвое моложе себя. Он то и дело касается ее руки и окидывает ее декольте томным масленистым взором – таким, который женатому мужчине надлежит приберегать для своей жены. Его предосудительное поведение, в сущности, неудивительно. Изрядную часть своей жизни я провел, наблюдая, как он все глубже и глубже погрязает в греховности – до такой степени, что мне кажется, будто я наблюдаю за своим собственным отцом.

Я потягиваю текилу с лаймом – напиток, честно сказать, не из любимых. От своего апробированного ассортимента я отклоняюсь редко (в известном есть толика безопасности), но мне хочется, чтобы все в этой ночи было запоминающимся и уникальным. Эта ночь, уверенно ждущая своего предназначения: расцвести в роскошную, ядовитую розу суда, к которому все идет.

И вот, будто заслышав, что я шепчу ее имя, ядовитая роза входит в ресторан – детектив Саманта Джаз; будущее, ступающее путями, неисповедимыми ее отцу. Плечи сердито вскинуты, над ними ореол противостояния, грехи отца на ее языке.

Через зальчик она направляется к его загородке. Красавица: небольшая, но точеная, с длинной каштановой гривой волос и пронзительно-зелеными глазами, способными обезоруживать или зачаровывать, в зависимости от обстоятельств. Навыки, которые она, безусловно, отшлифует в ходе своего обучения. Вот она устраивается в кабинке отца, лицом ко мне, и я настраиваюсь на зрелище.

Как сказано в шекспировском «Венецианском купце»: «Да, несомненно: все грехи отцов ложатся на детей».

Глубинная, непреложная истина. Мы наследуем грехи своих родителей, но нам самим решать, каким образом мы позволим им влиять на наше поведение. Саманта доказала, что ее отец утонет в крови собственных грехов, не затронув ее. Мы – она и я – живем своим предназначением защищать грешников, которыми является все человечество, посредством пророчеств и истин великих слов. Но, хотя это и правда, из этой защиты бывают исключения. А любой, кто встает между судьбой и Повелителем Слова, коим являюсь я, или находящейся под моим покровительством Самантой, должен быть устранен.

Рядом со мной на табурет взгромождается тип в шапочке на лысой голове. Я поворачиваюсь лицом к бару и допиваю свою текилу, неброско продвигая по стойке конверт с наличными. Боковым зрением чутко наблюдаю, как тип открывает его и заглядывает внутрь, начиная пересчитывать купюры с беззвучным шевелением толстых губ. По неизбежным причинам, сегодняшний вечер будет весьма суматошным, но эта его часть лежит не на мне. Здесь пальма первенства принадлежит моему приблудному гостю. Это перст судьбы. У нас общая ненависть к Джереми Джазу. Этого человека он обрек на десять лет тюрьмы, при этом держа в своей рукотворной темнице и Саманту. Тип ничего не говорит. Что нужно делать, он знает. А также что делать после того, как все закончится: куда идти, как укрыться. Сейчас он беззвучно встает и выходит из ресторана – подготовиться к тому, что произойдет этим вечером несколько позже.

В жизни Саманты Джереми Джаз выполнил одну сущностную задачу. Он открыл своей дочери глаза, что было совершенно необходимо. Чтобы защитить себя, она должна была ясно различать грех во всех местах, где он прячется и рядится в чужое обличье. Грех может притворяться хрупким, милым, честным, чистым, умным; подчас даже родительским, хотя ни в коем случае не является ничем из перечисленного, являясь одновременно всем.