Зла Чирикли была даже не на эту женщину, которая мотыльком-однодневкой летела на огонь чужой испепеляющей страсти, а виновника всего случившегося — отца Кирилла Вознесенского. Того, кто играл — бездумно и легко — чужими судьбами. Кто обижал близких людей. Не ценил жену… Из-за кого теперь страдает мать Кирилла и он сам.
Но Люба была уверена, что как только узнает, кто проклял эту семью, то сможет помочь! Обратится к той ведьме. Не бывало еще таких чар, действие которых нельзя было бы отменить. К тому же, у нее есть козырь в рукаве — ее сильная и умная бабушка, которая обязательно помоет! Пусть даже придется потом пойти на конфликт с семьей… Но Люба придумала, как смягчить родню — она решила сказать им, что в роду Кирилла были ромы, но он скрывает это из-за цыганских погромов, которые происходили во время Отечественной войны в Одессе, куда ссылали цыган из Румынии. Кали траш — черный ужас, так говорила бабушка…
Доказать происхождение Кирилла Любава не сумеет, но и не нужны доказательства — многие в те времена скрывали свою кровь, меняли документы… а у кого-то и бумаг-то не было, таборная жизнь отличается от привычной городским людям… За этими мыслями Чирикли не заметила, как прошла вслед за женщиной большой проспект, миновала морской вокзал и каким-то странным образом — слишком быстро! — оказалась на одной из улиц Молдованки, старого района дессы, где до сих пор царила атмосфера той, прежней жизни. Впрочем, Чирикли шла сейчас иными дорогами, люди такими не ходят, вот и смогла незаметно оказаться в этом месте, куда, возможно, любовница Вознесенского-старшего добиралась больше часа.
Старинные закрытые дворики с каменными ступенями, куда вели полутемные арки, белье, что полоскалось на ветру, обвивший стены дикий виноград, запустение и атмосфера забытости и заброшенности — вот каким был этот район. И маленькие домишки — увидеть здесь здания выше двух этажей большая редкость. Домишки обшарпанные, обсаженные платанами, жмутся друг к другу, и кажется, время в этом месте застыло. Ничего не меняется. Закоулки, лабиринты узких улочек, подворотни. Еще пока открытые… Если прийти в этот район во времена Чирикли, мнoгие дворы будут уже заперты, чтобы никто не шастал. Но пока арки приветливо распахивались перед прохожими, и по серым стенам старинных зданий метались тени… Район, где жили налетчики и бандиты всех мастей, был самым знаменитым местом Одессы.
Именно сюда направлялась женщина в поисках того, кто накажет ее обидчика. на заглядывала с широкой прямой улицы во дворы, скрывающие ото всех свои тайны, словно плохо помнила адрес.
Дворы, дворы… обветшалые, пыльные, грязные. Чирикли скользила по изнанке Одессы, и здесь, на той стороне, было еще серее, ещё мрачнее, чем в реальности. Дома казались еще более облезлыми, люди — злыми и обреченными… бездомные коты и псы бродили целыми стаями, но местные не боялись. Они недоуменно смотрели на женщину, которая ходила по их дворам в своем слишком коротком открытом платье и на своих слишком высоких тонких каблуках… Чирикли даже удивилась, что никто не трогает ее, впрочем, еще раннее время, вот вечером тут точно лучше не гулять в одиночестве…
Женщина брезгливо отшатнулась от старухи, кoторая воняла рыбой — та мчалась за каким-то оборванцем, дико ругаясь, с ножом в руках, испачканная в крови и шелухе — наверняка парнишка хотел стащить у торговки рыбину, которую та как раз чистила. Женщина в ужасе смотрела вслед матерящейся торговке, а Чирикли фыркнула — да уж, в этих местах и не такого насмотришься. Колоритно. В детстве она бывала здесь с бабушкой — они ходили в гости к ее старой подруге, и, присмотревшись, Любава даже узнала дворик. Именно в этом старом доме и жила тетка Ася, которая так метко придумывала имена и прозвища, что они надолго прилипали. Именно она впервые назвала Любаву птичкой. Чирикли.
Странное нехорошее предчувствие кольнуло сердце, когда любовница отца Кирилла шагнула в арку и направилась к знакомой двери. ся, бабушкина подруга, была гадалкой, и Чирикли не раз слышала от нее жуткие истории про цыганские проклятия и магию. Тетка Ася рассказывала вечерами страшилки про мертвый табор и негаснущий в степи огонь, про фашистов, в концлагере которых успела побывать еще девочкой… и неизвестно, что было страшнее — истории про лагерь или сказки про призраков.
Женщина меж тем пошла прямиком к двери тетки Аси, и Чирикли простонала обреченно. Если порчу делала бабушкина старая знакомая — быть беде. Она слишком сильна. И… кажется, умерла пару лет назад. То есть чары снимать попросту… некому.
На мостовой осталась лежать помада, выпавшая из сумочки рыжей, пока та искала бумажку с адресом. Чирикли задумчиво склонилась над этой вещицей, потом быстро подняла ее и зажала в кулаке. Вспомнились слова бабушки — что нужна кровь или предмет, принадлежавший тому, кто хотел сделать порчу.