Погасни свет, долой навек

Гости между тем разделились на группки. Некоторые рассматривали и обсуждали живые картины – иные были просто на грани пристойности, леди Морроу явно нравилось эпатировать публику. Другие направились в музыкальный салон. Третьих молодой человек, одетый самым вызывающим образом – в черный костюм, с пронзительно-белыми перчатками на руках и с лилией в петлице, – зазывал в гостиную, где должен был проходить спиритический сеанс. С подругами Лауры Дамиан ничем помочь не мог, а вот взглянуть на спирита – запросто. Как знать, не этот ли смазливый плут с лилией в петлице дал Лауре Гамильтон ту листовку Спиритуалистического Братства?

– Все очень просто, дорогой Родрик, могу я звать вас Родрик, раз уж вы близкий друг моего брата? Так вот, дорогой Родрик, все очень просто. Грегори пугающе рационален, а я – нет. Несколько лет тому назад мы поссорились, когда мой брат нелестно высказался о мадам Д’Эсперанс[22]. Я решил, что не желаю более иметь дела с таким нечувствительным человеком, и потому покинул Англию и переехал во Францию. Там, знаете ли, к медиумам относятся серьезно. Но мы ведь должны прощать ближним их заблуждения, не так ли, дорогой Родрик?

Лорд Д. на протяжении всего этого монолога смотрел на Дамиана с добродушной иронией. Точно так же и сам Дамиан смотрел обычно на рьяных поклонников спиритизма. Что ж, значит, образ удался.

– Прошу простить, я хотел бы присутствовать на сеансе, – улыбнулся Дамиан, вернул своему собеседнику дружеское похлопывание – не такое сильное, конечно, руки его слегка дрожали от усталости, – и направился к двери в гостиную.

В комнате назойливо пахло лилиями. Эти цветы были расставлены пышными букетами в больших китайских вазах повсюду: на столах, на консолях, на шкафах и даже на подоконниках за легкими полупрозрачными шторами. Этот запах туманил разум. Отличная задумка, оценил Дамиан и присмотрелся к медиуму. Им оказалась худощавая женщина средних лет, совершенно заурядная. В мадам Кесуотер, навестившей их давеча, было больше породы. Убрать все эти лилии, переодеть даму и ее ассистента в обычную одежду, и их бы даже на сцену мюзик-холла не пустили. Кстати, скорее всего, оттуда они и вышли.

В ходе сеанса Дамиан заскучал. Медиумесса пользовалась всеми обычными приемами шарлатанов, и это навевало тоску. Украдкой Дамиан порасспрашивал соседей – тех, кто точно так же не впечатлился сеансом, – показал нарочно прихваченную листовку, но никто из ценителей медиумизма не смог сказать, что это за Братство такое. Листовка была гостям леди Морроу неизвестна.

Снова тупик.

Немало раздраженный, Дамиан поднялся с диванчика и вышел из душной, сумрачной комнаты. После салона, наполненного ароматами лилий и свечного воска, ярко освещенная электрическими лампами зала показалась ему настоящим раем. Дамиан сделал несколько глубоких вдохов, наслаждаясь обманчиво-свежим воздухом, а потом снова нырнул в толпу гостей и продолжил расспросы.

* * *

Информацию Элинор раздобыла самую скудную. Лаура Гамильтон занималась благотворительностью в самых бедных районах Лондона – похвальное, надо сказать, занятие – и увлекалась спиритизмом. Этим же самым занимались сотни других респектабельных дам, едва ли это можно было назвать ключом. Элинор ради очистки совести попросила адреса работных домов, к которым проявляла интерес миссис Гамильтон, под предлогом того, что и сама не прочь заняться благотворительностью. Как знать, не решили ли лондонские брави, которые с работных домов кормятся, что чистенькая леди как-то нарушает их территорию. И все же Элинор полагала, что от этой дюжины адресов будет немного толку.

А потом, когда леди Морроу заскучала, – она уже насобирала себе материала для сплетен, – Элинор взяла в оборот ее подруга. Различала их Элинор все еще только по украшениям.

Дениза де Брессей носила на пышной, корсетом утянутой сверх разумного груди массивное, дикарского вида ожерелье с изумрудами, каждый величиной с ноготь. Схватив Элинор под руку, леди пошла через толпу гостей, рассекая ее, точно ледокол массивные торосы. Она все говорила и говорила что-то о бедных сиротках, ухватившись за слова о благотворительности, и замолчала, только дойдя до конца народом забитой анфилады. Здесь на стульях в совершенно одинаковых позах неподвижно сидели семь юных девушек в светлых кружевных платьях. Судя по одинаковым фасонам и ткани – различались они только цветом лент, – девушки были воспитанницами одной школы или же приюта.

– Вот они, мои птенчики, – проворковала мадам де Брессей.

Элинор на мгновение растерялась, разглядывая бледных девушек. Они смотрели перед собой безучастно и выглядели отнюдь не как юные непоседливые школьницы. Элинор всегда полагала, что даже самое строгое воспитание не может вытравить из девушки любопытство, тем более когда речь заходит о таком ярком, причудливом, полном диковин празднике. Очевидно, кому-то это удалось.

– Ну все, дорогая моя. – мадам де Брессей сменила вдруг тон и крепче стиснула руку Элинор. – Она ваша.