Погода в ноябре

Он стоял у приоткрытой дверной створки, и я, проходя, нечаянно почти вплотную приблизился к нему, и тут он дыхнул на меня — я чуть не закашлялся, но совладал с собою, — это был щекочущий запах разложения, сладковатый и омерзительный, такой бывает у очень старых людей, но профессор не был так стар. Платка с собой не было, а сплюнуть некуда, я с отвращением проглотил слюну и, подняв глаза, увидел, что он следит за мной, и даже внимательно, еле заметно повторяя мои же движения, очевидно неосознанно, для себя, так дети прошевеливают губами слова, обращенные к ним другими людьми; он изучал мои глотательные движения таким же образом.

— Ну-с, какая нелегкая принесла вас сюда? На что жалуетесь, молодой человек? Вялотекущая шизофрения или спинной мозг? — спросил он весело, как-то даже по-студенчески, точно он был мой университетский товарищ.

— А вы разве уже переехали из Казани? — спросил точно кто-то за меня.

В ответ Бехтерев как-то странно прокашлялся не раскрывая рта, посерел чуть и пробормотал:

— М-да, вот купил дом в Царицыне.

— Извините меня, профессор, — сказал я, — вообще-то я зашел случайно.

— Вот как? Ну, это вы бросьте, милый друг. Через столько-то верст — и случайно? Да не шарьте по своей шинельке, господин студент. Не так ли? По всей видимости…

Я кивнул.

— Я за первое посещение денег не спрашиваю. Рассказывайте. Может, и обойдется. А после мы с вами поужинаем. Сегодня у меня караси в сметане, — по-университетски демократично хохотнул он.

— Вообще-то я голоден, — смущенно улыбнулся я, — останусь.

Все это время я тщетно пытался понять, почему он до сих пор не попросил меня представиться и даже не предложил оставить пальто в прихожей.

— Видите ли, господин профессор, это очень долгая история. Право, не знаю, стоит ли?..

— Стоит, стоит! — перебил он, замахав руками, обращая ладони в мою сторону, якобы снимая этим жестом все мои сомнения.

За разговором прошло какое-то время. И вдруг я понял, что профессор глумится: он внушал мне, что нету времени, в котором я живу, что нету Сашки, моей, пусть и недолгой, жизни, даже меня — нет. К чему, дескать, привязываться? К тому стакану чая в подстаканнике, что ли? Он убеждал меня, что я сумасшедший. Может быть, и так. Но главное, он не позволял мне ничего предпринимать. Пока. Пока я — сумасшедший.

Я встал и в волнении зашагал по комнате. И тут в окне, на уровне второго этажа, будто большая синяя рыба, проскользнул троллейбус и ушел под крышу — я провел рукою по глазам и отшатнулся. Обернувшись, увидел огромные желтые глаза профессора на пергаментном лице. Я шагнул к нему — и желтое в серебряной оправе, мелькнув, скрылось, а на том месте пальцы принялись мять переносицу. И этот запах… запах…

— Ну-с, так что же, — говорил он, — вам нужен отдых. Нет никакой подземной железной дороги и этих ваших троль-лей-бусов. Ха-ха! Ну, вы их, извините, назвали: троль-тролль-ля-ля-лейбузен, трольлейбузен. Просто какие-то детские выдумки. — Тут улыбка спала с его ставшего внезапно злым лица. — Нет у вас никого! Слышите? И ничего нет! Идите спать! Вы никуда не должны ехать. Спать, и на ночь потрите виски уксусом.

— А как же караси?

— Отменяются!

— Нет. Все же есть. Есть.

— Нету! Не-ет, говорю вам, нет! Нет никаких троллейбусов, дилижансов без тягловой силы, конок без лошадей! Ну, трамваи — это другое дело…

— Там ток в проводах…

— Чего??

— Ну… на токе в проводах… Не знаю… в общем, — сопротивляюсь я, чувствуя, что мне становится муторно.

— Ну вот видите? Вы сами ничего не знаете. Идите домой и на ночь выпейте мою настойку горицвета.

В нос ударило псиной. Я разомкнул наконец тяжелые веки.

— Это не ваша настойка. Вы не Бехтерев.

— О-ох. — Профессор устало махнул рукой, хлопнув ладонью по подлокотнику, однако глаза его почему-то забегали.

— Это вас нету. И самозванец — вы, — говорю я суконным голосом, еле ворочая языком, и трясу головой, стряхивая кошмар.

— Что вы делаете? — закричал он. — Перестаньте! Остановитесь! Слышите?! Вы слышите меня?! — кричал профессор, и голос его становился все отчаянней. — Хорошо, я буду с вами начистоту. У вас нет друзей! Да очнитесь же! У вас никого нету! Вы! Сумасшедший! Кроме меня! Неужели вы не понимаете, что опять придете ко мне? — (Смешок.) — И вам будет уже сложнее начать. Я вам приказываю остановиться!

Но я продолжаю мотать головой, растирать лицо, напрягая шею, стиснув зубы, — пытаюсь уйти от него.

— Перестаньте! Перестаньте! — Голос его невыносимо высок. — Перестаньте! Ну пожалуйста, перестаньте… — (Почему он так сильно просит?) — …перестаньте, перестанд, пересту… перестутуте… ту-ту… У-у-у-у-унн…

 

Мой сосед отсел от меня. В троллейбусе было еще много свободных мест. Я перестал мотать головой и огляделся, прислушиваясь: в динамике над дверьми ревела вьюга, а в ушах как будто еще остались крохи пачкотни твердыми маленькими буковками: перь, ту, у-у, те, т.

Я уже пропитался троллейбусом, он течет в моих жилах, и мне стоило неимоверного труда убежать от него прочь, когда до меня донесся запах подгоревшей гречневой каши.