Погода завтра изменится

Главного инженера удивило, что при таком расстоянии очень быстро оборачивается Жора.

— Вы откуда, Скурин, возите камень? — спросил главный инженер.

Жора подозрительно посмотрел на начальство и неопределенно махнул рукой.

— Оттуда... от станции...

— Пятнадцать километров, говорите?

— Пятнадцать... по спидометру.

— Так у вас же, Скурин, спидометр неисправный.

— Да он только что забарахлил...

— Что же, Скурин, поехали. Я тоже с вами прокачусь.

До карьера было девять километров, а в путевке Жора писал «пятнадцать».

— Завтра сдадите машину, — сказал главный инженер.

Жора растерялся. Поворот получился неожиданно крутым. Он попытался возразить:

— Нельзя же так. У коня четыре ноги, и тот спотыкается.

— Вы, Скурин, не путайте черное с белым, — жестко сказал главный инженер. — Не забывайте: одни спотыкаются, другие ножки подставляют. Сдадите завтра машину.

Слух об этом быстро облетел участок. Относились, правда, к этому случаю по-разному. Одни равнодушно («По заслугам и награда»), другие высказывались осторожно: «Может, главный инженер поторопился с решением?» Тараненко высказался решительно и определенно:

— Правильно. Надо тебе, Жорка, мозги прочистить. Для твоей же пользы.

Жора на это ответил многозначительным:

— Мг-г... да?

А бригадир плотников, ветеран мостопоезда Василий Васильич Демин, пыхая самокруткой, образно заметил:

— Это и есть тот самый мелкозернистый песок, который сразу не разгадаешь...

XVI Made in Kunzewo

Два дня Жора не работал. Ходил по поселку вызывающе насмешливый, подчеркнуто беспечный.

— Долго ты намерен праздновать? — поинтересовался Тараненко.

— Вопросы в письменном виде, — дурашливо ответил Жора. — Прием с утра до вечера.

Он ходил от участка к участку, зубоскалил, угощал парней душистыми сигаретами, приносил девчатам цветы. Говорил:

— Мне что, я вольная птица: хочу — лечу, хочу — отдыхаю. — И подмигивал девчатам. — Одним словом, мостострой: хочешь — работай, хочешь — стой!

Вечером Жора приходил в клуб тщательно, до синевы выбритый, в новом, изумительной расцветки костюме — голубое с красным.

Ребята смеялись, похлопывая Жору по плечу, щупали его костюм:

— Красиво, но грубовато...

— Made in Paris... Сделано в Париже. Разбираться надо.

— Ты, Жора, как интурист. Тросточку бы тебе.

— Не тросточку ему, а тросточкой бы ему... по мягкому месту, — раздался голос.

Все обернулись. Дядя Вася, Василий Васильич Демин, пыхая самокруткой, из-под седых, взъерошенных бровей сердито смотрел на Жору.

— Это он только вид показывает, геройство свое напоказ выставляет... А на самом деле ничего подобного, — говорил дядя Вася. — Какое там геройство! Обыкновенное малодушие.

— Вы по... полегче выражайтесь, — угрожающе сверкая белками глаз, сказал Жора.

— Говорю тебе как старший товарищ, — спокойно продолжал Демин. — Ты вот ошибку допустил, большую ошибку, а исправлять не хочешь. Мол, я не я, и вина не моя. Нет, ты прояви геройство в другом — покажи себя в работе. — И неожиданно предложил: — Пойдешь ко мне в бригаду?

Жора мотнул головой.

— Нечего мне делать в вашей бригаде. До лампочки мне ваша бригада. Я не плотник.

— Я тоже не плотником родился.

— Мне машина дорожа топора.

— Машина тоже не уйдет от тебя.

Василий Васильич достал кисет и протянул Жоре.

— Закури-ка вот самосаду. Крепачок. Не выдержишь, поди?

— И не такой курил, — не поднимая глаз, сказал Жора и, рассыпая табак, стал сворачивать цигарку.

Потом кисет пошел по рукам. Парни курили и кашляли, Василий Васильич смеялся.

— Это вам не сигаретки. Так, значит, говоришь, костюм того... «маде ин Париж»? Вспомнил я, ребятки, забавный случай про это самое «маде». После войны мой приятель, инженер, собрался ехать в заграничную командировку и спрашивает у меня: «Чего тебе, Васильич, купить?» Купи, говорю, самый лучший материал на костюм. Хоть раз в жизни похожу в заграничном костюме...

— Ну и что? — нетерпеливо торопил кто-то из парней. — Купил?

— Купил. Привез мой друг материалу на костюм. Замечательного материалу. Там, говорит, этот материал сейчас в моде. Принес я, значит, домой и говорю жене: «Шей костюм из заграничного бостону...» А жена развернула его да как зальется смехом: «Старый лопух, разве ты не видишь на ярлыке, что это наша Кунцевская фабрика?..» Вот какой казус вышел. Побежал я к своему другу и спрашиваю: «Что же ты, эдакий-разэдакий, в Кунцево везешь из-за границы кунцевский материал? Тут я и сам могу купить...» А друг мой в растерянности: не обратил, говорит, внимания на ярлычок, вижу, большой там спрос на этот материал, вот и взял... Вот тебе и «маде ин Париж»!..

Василий Васильич свернул вторую цигарку, прикурил от старой и встал.

— Так ты, Скурин, если что надумаешь, может, прямо ко мне и приходи.

Василий Васильич вышел.

Жора усмехнулся и незлобно сказал:

— Агита-атор. Меня такими штучками не заманишь. Я еще подожду...

XVII Принципиальный разговор

— А что ждать-то? Ну, скажи, что?