Погоня за ветром

— Отче, я запутался, я не знаю, как мне дальше жить. Всё, чему я служил, оказалось пустым. Любимая мною женщина жаждет моей смерти. Князь, благоволящий ко мне, стал убийцей. Друзья мои ныне — татары, враги и разорители земли Русской! Побратим мой — темник Маучи, один из тех, что жёг и грабил Киев и Волынь! Ответь мне, прошу, умоляю, отче: что мне теперь делать?! Как быти?!

Страстная мольба сквозила в исполненных боли и отчаяния словах.

Епископ, немного помолчав, ответил Варлааму неожиданно ровным, спокойным голосом:

— Скажу тебе тако, чадо: вот пришёл ты ко мне, излил душу, признался в грехах. То добро, чадо. Сим облегчил ты груз тяжкий, на душе твоей висящий. Но помысли инако: в чём крест нонешних набольших мужей на Руси? Будь то лица духовного звания али миряне? В чём служба их земле Русской? В чём цель вышняя? Отвечу: да, татары — вороги, да, грабили они, жгли, убивали. Но не изрыли они, чадо, корень наш духовный, не залезли и не испоганили душу народа нашего. Вот видел ты Киев, взирал на развалины церкви Десятинной, на кельи монастырей изгаженные, на домы, на хаты сожжённые. А топерича возьми летописи в руци и прочтёшь тамо: в лето 1169 разорили Киев князья во главе со Мстиславом, сыном владимиро-суздальского Андрея, Боголюбским прозванного. И далее: в лето 1203 жгли и зорили мать градов русских князи Рюрик Ростиславич и Ольговичи, с половцами вместях, с ханами Кончаком и Данилой Кобяковичем. А не ранее как за год до татарского нахожденья в пепел обратили древлий стольный град сей опять же князи русские, Изяслав Володимирович с иными. А мы сидим здесь и думаем: татары. Всё на них свалить мыслим. Что ж на татар, на иноземцев, пенять, еже сами на ся крамолу куём?! Так-то вот, Варлаам. Зло наше главное — не Маучи твой, не Ногай, но сами мы, которы[167] наши, падение духа нашего. Вот говорят иные: козни дьявола. А я скажу: злее того зла, что в душе у человека, несть на белом свете. Ибо злой, лихой человек не боится ни Бога, ни дьявола, и движет им одна гордыня, хочет он быть выше, сильнее, важнее иных. На путях гордыни, чадо, многие душу свою погубили. Не ведаю покуда, каков ныне князь Лев Данилович, но вижу по делам еговым: исполнен он зависти, гордыни. Коль даст Бог, буду иметь я с ним беседу и, еже смогу худою головою своею, остерегу от греха. Мыслю, не погублена ещё душа его безвозвратно. Знавал бо я его добрым и умным отроком. Такожде, верно, и княгиня Альдона, хоть и погрязла во грехе, но деяньями добрыми в грядущем может спасти душу свою. А вот татары... Ты, верно, худо их знаешь. Я же в Сарае пятый год пастырем. И скажу, честны они, татары, прямодушны и друг за дружку крепко во всяком деле стоят. Нет средь них почти переветников коварных. Хоть и поганые они сущи, Закона Божьего не ведают, но единоплеменных своих не грабят, не убивают, не клевещут, не зарятся на чужое. А мы, христиане, неправды исполнены, зависти, немилосердья! Братию свою грабим, убиваем и поганым же в рабство продаём! Еже б мочно было, дак, верно, и съели б друг дружку! Вот в чём, чадо, зло великое. Ждут нас, Варлаам, чует сердце моё, века тёмные. Гибнет всё прошлое, истаивает. Ушла в небытие Золотая Русь. Одно осталось у нас, Варлаам — вера православная. И вот её-то, веру нашу, и должны мы чрез тёмные сии времена пронести. А вместе с верою — память о свершениях прежних, знания свои, опыт передать. Вот в чём цель наша, и твоя, и моя, и всех нас, смысленых людей русских. А мунгалы, татары — как хоть их называй, они многие и крещенье святое принимают, и защищают нас от иных ворогов. Покуда да, дики они, мы для них — улусники, данники, но всё ж, чадо, надо нам с ними мириться и жить как ни-то. Надо, чтоб они нас не презирали, как ныне, но — уважали. А тако... Поглянь на князей, на бояр наших. Сё — моё и то — моё же! Вот вся их жизнь. Оттого и мы под пятою у мунгалов ходим.

— Что ты, святой отец, так хорошо о мунгалах говоришь? — с некоторым удивлением спросил Варлаам. Он не до конца верил словам епископа.

— Заслуживают они того, Варлаам. Думаешь, они одни землю Русскую разорили, да так, что она в руинах лежит? Да, конечно, и они такожде. Но большие беды — от нас самих, боярин.

— Ну, пусть так, отче, — согласился после некоторого раздумья Варлаам. — Но вот... Не знаю я, как мне теперь быть? Что делать?