Погребенные

Кто-то сидел на узком выступе. Девочка в жалких лохмотьях, вся в волдырях, проступающих из-под слоя сланцевой пыли, как лунные кратеры. Не старше тринадцати, но с высохшим личиком старой карги, от запавших глазниц разбегались складки морщинистой кожи, широкие ноздри запеклись кровавой слизью. Губы раздвинулись в улыбке, открыв черные щербатые зубы и язык, двигавшийся взад-вперед, как у ящерицы. Она смотрела в упор.

Билл Эндрюс задохся от ужаса, рука затряслась, луч света заплясал по девочке, искажая ее черты, как стекло волшебного фонаря. Она засмеялась жестким, нечеловеческим смехом и грязными, поломанными ногтями отлепила от лица прядь тусклых волос.

— Ты… кто? — прохрипел Билл чужим голосом, пытаясь сглотнуть комок в горле.

— Я тебя предупреждала, дядя Джетро, — улыбка на ее лице сменилась ненавистью, в пляшущем луче глаза вспыхнули зеленым огоньком. — Я говорила, а ты меня бил, и все. Теперь ты понял, да уже поздно. Ты отсюда не уйдешь живым!

— Послушай, — выдавил он, пытаясь отодвинуться, но это была бы верная гибель, — я не твой дядя, я вообще не понимаю, о чем ты…

— Иуда! — она оскалилась, как зверь. — Иуда или Джетро — что за разница? Душегуб! По твоей милости мы стали живыми мертвецами, и ты еще думаешь уйти. Много раз ты пытался вылезти через старые штольни, но так далеко еще не забирался. Назад, сатана — вот твое настоящее имя!

— Нет… послушай меня! — голос Эндрюса выдал его отчаяние. — Я Билл Эндрюс. Мои товарищи там, внизу, они в ловушке.

— Ясное дело, в ловушке, думал, я не знаю? А все твоя проклятая жадность. Они не спасутся — но и тебе не уйти!

Боже, безумие какое-то. У этого ребенка не все дома, это, должно быть, местная деревенская дурочка, может, внучка того старика, что иногда приходит ругать Мэтисона за гибель шиферного дела. Достаточно, чтобы нагнать страху в таком месте.

— Девочка, — он постарался говорить строгим голосом, что давалось нелегко — по телу бегали мурашки, а внутренности словно рвала стая голодных крыс. — Ты мне не грози, девочка, я все равно поднимусь, и если ты к тому времени не унесешь отсюда ноги, я тебя так отделаю, что неделю не сможешь сидеть. Поняла? Теперь проваливай наверх, откуда пришла!

Губы девочки раздвинулись в вежливой улыбке, обнажив клыки, торчащие в стороны, как покосившиеся от непогоды кладбищенские кресты. Она попятилась, словно раненый паук, волоча ногу, обмотанную грязным тряпьем; под ним угадывалось что-то вроде лубка.

— Так-то лучше, — обрадовался Эндрюс. Чертовка отлично знает, что ее ждет, если… И тут горло перехватило, он едва не выпустил фонарь.

Девочка отползала по уступу, что-то толкая перед собой… увесистый обломок сланца, как только силенок хватило! Подкатив к самому краю, остановилась, глядя с ненавистью поверх камня. Усомниться в ее намерениях было невозможно.

— Ты с ума сошла? — взвизгнул Билл, зная, что не сможет помешать. — Так можно убить кого-нибудь!

"Убить… Убить… Все мы умирали тысячу раз, но еще живем".

Ее голос звучал отдельно от нее, казалось, она только открывает рот, но сердце молотом ударяло в грудь, пронзительные дрожащие звуки проникали в самый его мозг.

— Не убивай меня! — визг придушенного животного, мольба о пощаде, которой, он знал, не будет. — Я дам тебе все, что захочешь… деньги…

"Деньги! Сколько раз после обвала ты пытался подкупить меня, Джетро! Я больше не стану звать тебя дядей, не хочу быть отродьем сатаны. Теперь ты готов все отдать, что сколотил и припрятал, лишь бы уйти на волю. Но ты — один из Погребенных, как и я, как мы все. Никогда ты не умрешь, никуда не уйдешь из Кумгильи. Вспомни, Джетро, тот день, когда бросил нас и напрасно пытался спасти бегством свою никчемную жизнь!"

Билл Эндрюс увидел, как покатился камень, услышал пронзительный хохот маленькой ведьмы. Ее лицо скрылось во мраке, только глаза горели зеленым огнем, как у кошки. Дождем посыпались обломки, раздался глухой скрежет, воздух ударил в лицо. Эндрюс закрыл глаза, зная, что снаряд его не минует. Жить осталось три секунды, некогда даже подумать о смерти.

Защитный шлем, несмотря на жалкий вид, оказался надежным. Камень, который мог убить человека на месте, раздробив череп, оставил лишь вмятину на шлеме, но не расплющил его. Страшный удар — и камень просвистел вниз, а вслед за ним полетел раскоряченный человек.

Сознание угасало в истерзанном, немеющем теле, уже не отзываясь на ушибы при падении. Его преследовало лицо девочки — ненависть, боль, несправедливый приговор.

Падение ускорилось, Билла швыряло о стены так, что дышать он уже не мог. И отдался погибели. Последнее, что он услышал перед вечным безмолвием, были мужские голоса. Они кричали. Потом откуда-то донеслись стоны и плач.

Он умер еще до того, как упал в глубокое черное озеро далеко внизу.

— Боже милостивый!

Люди, сгрудившиеся у фуникулера, уставились друг на друга в тусклом свете фонарей. Что-то с грохотом ударилось в верхний вагончик и пронеслось дальше, как метеор.