Погребенные

Отключился. Я смотрела на него, словно зачарованная идиотка, уже и не помня собственное имя.

Рассмеявшись, Эттвуд провёл языком по моим губам.

– Женись на мне, – простонала я, положив руки на его грудь.

Боги, я хотела потратить остаток жизни на то, чтобы трогать его. Трогать и ничего больше не делать.

– О, жениться на тебе? Ты действительно думаешь, что мне следует это сделать после того, как ты сорвала аукцион?

– Зато со мной не соскучишься.

– С этим утверждением сложно поспорить. А что скажет профессор? Одобрит женитьбу?

– Какой профессор?

– Профессор Робинс.

И тогда мой мозг резко включился в работу. Всё, что блокировалось какой-то конской дозой эндорфинов, обрушилось на голову огромным бревном. Я отскочила от Габриэля как ошпаренная, бешеным взглядом уставившись на здание музея.

– О, чёрт…

– Аника! – Эттвуд попытался взять меня за руку, но я отпрыгнула в сторону.

– Чёрт, – прижав руки ко рту, прошептала я. – Я совсем… совсем забыла.

– Ришар! Да куда ты так рванула?

В главном зале нас, мягко говоря… ожидали. Когда, трижды поскользнувшись на луже, которая с меня же и натекла, я вынырнула в центре толпы, все мгновенно замолчали. Даже мухи притаились, с подозрением и, уверена, презрением ожидая, чем закончится это дело.

Такой же мокрый и немного голый Эттвуд выбежал следом.

Сначала Робинс посмотрел на мою грудь, потом, подняв взгляд чуть выше, – на шею. Вряд ли там имелись какие-то отпечатки, но он вдруг резко побледнел и сжал пальцы на краю столика, у которого стоял.

Алекс не был идиотом. Он всё понял. Поздно, но понял.

Ситуация складывалась настолько дерьмовая, что не улыбался даже Дориан, с лёгким порицанием во взгляде попивая виски. Даже долбаный Дориан меня осуждал!

Ладонь Эттвуда легла на моё плечо, и я вздрогнула. Взгляд Робинса тут же почернел.

– Давайте отойдём, – предложил Габриэль. – На нас все смотрят.

Да ну и к чёрту. Остатки моей репутации разбежались кто куда ещё на моменте, когда я ввалилась в зал с диким выражением лица женщины, которая только что хорошенечко потрахалась. Ирония заключалась в том, что о самом сексе я ни капельки не жалела.

– Monsieur, madame, – подбежал ведущий торгов, – мы вас искали. Нам надо обсудить…

– Дайте нам пять минут, – сухо попросил Робинс, а потом кивнул в сторону ведущего к туалетам коридора.

Я дрожала, как осиновый лист. От дикого стыда полыхали щёки и шея.

Мы отошли чуть в сторону, но затылок только сильнее покалывал от количества любопытных взглядов. Они ползали по мне словно змеи, но меня волновало мнение лишь одного человека в этом зале.

Фактически я и Робинс так и не начали встречаться. Я не изменила ему в отношениях, но… чувствовала, что изменила ему на каком-то другом, более одухотворённом уровне. Я прекрасна знала, что несмотря на кучу условностей и недосказанность, Алекс ожидал верности, а я вела себя так, словно знала и соглашалась с его ожиданиями.

– Алекс…

Он резко поднял руку, приказывая мне заткнуться. Да, он определённо точно ожидал верности. Я сама ожидала от себя этого и рядом с ним готова была ждать, пока наши отношения перейдут на новый уровень. Но действительно ли дело в чувствах к нему? Вдруг это произошло из-за того, что в круговороте безумия я попыталась ухватиться за что-то более простое, нормальное? Вдруг виной всему мой страх перед… Габриэлем Эттвудом?

– Ты любишь меня? – абсолютно серьёзно спросил Робинс, с непонятной эмоцией на лице уставившись на меня.

– Что? – опешила я.

– А его?

Я посмотрела на Эттвуда, который впервые выглядел настолько собранным.

– Нет. Я не люблю тебя, и его я тоже не люблю.

Один из них ожидал такой ответ, и им был Габриэль. Он вдруг словно посмотрел на меня новыми глазами и уважительно кивнул головой.

А вот Алекс искренне удивился. Словно ожидал, что сейчас я признаюсь ему в любви, и на радуге вечного счастья мы поскачем в закат, он растерялся и сделал два коротких шага назад.

На секунду мне показалось, будто он сейчас расплачется. Я так испугалась, что сердце пропустило удар, и, набрав полные лёгкие, на одном выдохе пробормотала:

– Вы оба мне нравитесь. Ты прекрасный человек, Алекс, но я хочу…

Эттвуд дёрнул меня за руку, и я не успела рассказать, как сильно его хочу. Ну и правильно. В данной ситуации это прозвучало бы немного неуместно.

– Мне очень жаль.

Это было больно. По крайней мере мне так показалось, словно пластырь слетел с раны вместе с мясом. Однако потом пришло осознание: никакой раны нет. То, что я залепила пластырем по имени «Александр», уже давно не болит. Болело лишь сердце, сокращаясь чаще, чем требовалось, но дело оказалось не во мне.

Дело было в нём. В моём друге. Вряд ли я глубоко ранила его, но неприятно было точно.

Мы дружили. Всё это время мы с Алексом оставались всего лишь друзьями. Наши отношения завязались скорее от скуки, чем от высоких чувств.

Осознав это, я испытала странное облегчение вперемешку с сожалением. Камень размером с десятитонный блок свалился с плеч и тут же раскололся на части. Из получившегося щебня можно было собрать извинительную валентинку с дружескими пожеланиями.