Погребенные

– Пьер и остальные уже, наверное, покинули Францию, – шмыгнув носом, всхлипнула я. – Пока я медлю, они прячутся и уходят от ответственности.

– Ты по-прежнему волнуешься о репутации? – спросил он с лёгкой ухмылкой на губах, прекрасно зная, насколько далёк от истины. Во всяком случае, сейчас.

Аника Ришар, та девушка, которой я являлась с самого рождения и вплоть до вчерашнего вечера, умерла. Не своей смертью от старости. Её расстреляли. Правдой. Дерьмовой правдой, к которой она не была готова.

А кто вообще был бы готов?

Двадцать пять лет я беспечно слонялась по миру, швырялась деньгами направо и налево, совершенно не зная им цену. А цена оказалась высока. И измерялась вовсе не кропотливым трудом. В моём случае она измерялась жизнями.

Как моя семья стала такой богатой? Как подмяла под себя огромный рынок? Откуда взяла деньги на то, чтобы начать? Ведь у моих бабушки и дедушки когда-то за душой не было ни цента.

«Какое счастье», что у Габриэля Эттвуда на все эти вопросы имелись ответы.

Вовсе не Око Гора привело его в Париж полгода назад, а убийство. Убийство его близкой подруги Сильвии Мартен, одной из самых знаменитых журналисток во Франции, произошло сразу после самоубийства моего отца. Тогда в этом не видели никакой связи.

Только вот закономерности есть всегда и везде. Когда Сильвия Мартен начала своё расследование о причастности французской элиты к продаже людей за пределы Европейского Союза в Сирию, Турцию, ИГИЛ и прочие страны-импортёры, вдруг очень быстро выяснилось, что мой отец, Галиб Ришар, стоял у руля этой компании. Вероятно, он как-то узнал, что Сильвия про него нарыла, и по этой причине решил свести счёты с жизнью. Сбежать от ответственности всегда проще, чем принять её последствия.

– А если он не сам покончил с собой? Если Пьер и остальные подстроили это так же, как и подстроили с Сильвией?

Эттвуд загремел напитками у барной стойки.

– Пьер сознался мне во всём, но смерть твоего отца не лежит на их плечах, и здесь я им верю.

Конечно, об этом узнали и остальные подозреваемые: Пьер и Батлер. Сильвию нашли повешенной в собственной квартире. Я помнила, как в новостях по очереди показывали то её, то папу.

Не знаю, какой дурак прибирался за Сильвией, но вскоре после приезда Эттвуд нашёл её заметки и принялся копать дальше. В это время просочились новости о находке Робинса.

Лувр редко выставлял свои экспонаты на продажу в частные коллекции. Всё привезённое в музей становилось всемирным достоянием человечества. Тогда, вместо того, чтобы обнародовать компромат, Габриэль воспользовался им в своих целях. На протяжении нескольких месяцев он давил на Пьера, угрожая ему разоблачением.

Они заключили сделку: Эттвуд получал Око Гора, Пьер и остальные – свободу.

– Анн ведь твоя близкая подруга. Ты понимаешь, что она тоже в этом замешана и её ждёт срок?

– Анн не плохой человек.

– Она была с ними заодно.

– Анн верила, что с помощью минимальных потерь защищает Париж от террористических атак. Деньги с этой компании она не получала. Ей грозит срок поменьше, – буднично заявил Эттвуд.

– Вы с Сильвией были… любовниками? – не знаю, почему вдруг задала именно этот вопрос и почему вспомнила слова Вивиан о том, что о столь личном у Эттвуда лучше не спрашивать. Однако было уже поздно. Мой мозг сам установил причинно-следственные связи, придумав трагичную историю о покойной возлюбленной Габриэля Эттвуда.

– Почему ты интересуешься?

– Считаю, какая я у тебя по счёту.

Сняв пиджак и аккуратно положив его на соседнее кресло, Эттвуд взял из рук стюардессы мой бокал с виски и сел рядом.

– Глотни, полегчает.

– Ты всегда найдёшь способы заткнуть мне рот, – обиженно пробормотала я, смачивая язык в крепкой отраве. – Ты…

– Снова вопрос? – Эттвуд вдруг оказался неприлично близко, и, клянусь, облизав губы, едва не коснулся моей шеи. – Значит, виски не самый действенный способ. Так будет лучше?

С самым невозмутимым выражением лица на свете он опустил горячую ладонь на моё колено и легонько сжал. Мне вдруг стало невыносимо жарко, и я неуверенно повернула голову, мазнув губами кончик его носа.

Когда тебя хочет такой мужчина, как Габриэль Эттвуд, всё остальное перестаёт иметь значение. Из головы испаряются все мысли, кроме тех, что рисуют перед глазами его голую грудь и напряжённую линию подбородка.

– Ты приятно пахнешь, – прошептал он. – Страхом.

Я подумала, что неплохо бы откусить ему нос. Он широко улыбнулся, обнажив идеальный ряд белых зубов.

– Немного смятением, – продолжал, сжимая мою ногу уже чуть выше. – Возбуждением. Я определённо чувствую, что ты возбуждена.