Погребенные

Мужчина, до этого слишком потрясённый собственной смертью, вдруг заметил нас и в изумлении раскрыл рот. Сделал шаг навстречу, но снова изумился, словно тень пройдя сквозь капот машины.

Я подняла голову и посмотрела на Габриэля. Солнце, которое еле-еле пробивалось сквозь песчаное облако, коснулось его подбородка и, поднявшись выше, отразилось в глазах. Он не зажмурился, и впервые я догадалась, почему. Резко почерневшие белки глаз поглотили весь свет.

Наверное, мне следовало удивиться или испугаться, но я не почувствовала ничего из этого. Единственным действительно пугающим событием стало принятие факта, что я полностью ему доверяю.

Я доверяла тому, кто без конца только и делал, что врал. Но… что случилось бы, поведай он при нашем первом знакомстве о том, что творили мой отец и Пьер? В лучшем случае я бы просто не поверила, в худшем – сошла с ума.

Что случилось бы, расскажи он о Маат и культе немногим раньше? При лучшем и худшем раскладе я бы сбежала от него на другой конец мира, всерьёз озаботившись тем, что слабоумие передаётся воздушно-капельным путём.

Габриэль Эттвуд бесконечно врал, вместе с этим подбирая правильный момент для правды. Призраки, кошмары, легенды о мёртвых – все это по-прежнему пугало меня, но уже не так, как прежде. Я не замирала в тупом ужасе. Я анализировала, пыталась понять, чтобы воспользоваться этим и идти дальше. Бороться.

Именно поэтому текущий момент стал самым своевременным для правды. Именно поэтому полностью чёрные глаза Габриэля не вызвали во мне приступ паники.

– Твой род присягнул Маат и поклялся хранить ключи от Дуата. – Из-за того, что зрачки Габриэля теперь сливались с почерневшими белками, я не могла понять природу взгляда, которым он меня изучал. – Но были и те, кого такое положение дел не устроило. Существовал другой культ, другой род, поклявшийся богам, что освободит их, и мёртвые обретут покой. Это, – он указал на свои глаза, – знак того, кому я принадлежу и ради чего живу.

XXVI

Мы договорились никому не рассказывать о случившемся, а также о том, кем я и Габриэль в действительности являлись. Во-первых, посчитали, что так безопаснее. Я всерьёз задумалась о том, что маме и остальным лучше бы вернуться во Францию. Что бы ни случилось и чем бы всё ни закончилось, заселившись в отель и оставшись наедине со своими мыслями, я поняла, почему Габриэль так интересовался тем, не почувствовала ли я что-то.

Почувствовала и слегка испугалась, что это «что-то» сулит большие опасности и перемены для дорогих мне людей. В конечном счёте предстоящая борьба никак к ним не относилась, и они не должны были пострадать.

Особенно остро какая-то другая энергия стала ощущаться ближе к вечеру. Я проспала несколько часов и проснулась от странного, паразитирующего в руках и ногах мандража.

Балкон роскошного номера выходил на ту самую сторону Каира. Пирамиды. От сильного ветра тонкие оранжевые занавески взмыли к потолку, напоминая языки пламени. Они переплетались между собой, заслоняя обзор, а как только порыв утихал, обессиленные падали на пол. И я снова видела верхушки пирамид, подсвеченные ярким светом полной луны.

Мне хотелось действовать. Хотелось вскочить с кровати и побежать навстречу неизвестному притяжению. Хотелось…

Я выкрутила кондиционер на максимум, накинула на плечи тонкий, почти прозрачный чёрный халат и, распустив мокрые после душа волосы, вышла на балкон. Сильный порыв ветра с песком едва не унёс меня на территорию соседнего отеля. Лишь по счастливой случайности не убившись на скользкой плитке, я забралась в кресло и закурила.

Откуда-то снизу доносились смех, детский плач и громкие разговоры на неизвестном мне языке, но я словно слышала то, что скользит между этих звуков. Мелодия. Настолько тихая, что её запросто можно перепутать с ветром. Она тянулась от верхушек пирамид, напевая о чём-то, что манило меня.

Теперь, когда я знала, что боги действительно существовали и продолжали существовать, погребённые в другом измерении, всё в жизни словно обрело новый смысл. Где-то совсем близко, но в то же время бесконечно далеко жили бессмертные, могущественные творцы всего мироздания. Они не были вымыслом. Они ходили по этой земле. Они пели мелодию, которая звенела в моих ушах.

Но звучали и другие песни. Песни мёртвых. Факт, что умершие не обретали покой примерно с начала нашей эры, наверное, сильнее всего шокировал меня. Я просто не могла представить, сколько душ окружало меня в этот самый момент и… находился ли среди них мой отец?

Когда-то я боялась, что за все свои грехи он попадёт в ад, но разве бесконечность бестелесного скитания по свету не есть настоящий ад? И что будет с моей душой после смерти? Неужели мои предки об этом совсем не думали, давая клятву Маат?

Почему они желали, чтобы их потомки служили капризной, психически неуравновешенной женщине, которая из-за разбитого сердца решила обречь весь мир на вечные муки? И как сильно я связана клятвой, которую даже не давала? Что станет со мной, когда я помогу Габриэлю Эттвуду и верну миру долгожданный покой?