Погребенные

Я не понимала. Я не помнила. Я ни черта не знала, но все они чего-то хотели от меня. Даже мой внутренний голос. Он не хотел, чтобы я поддавалась требованиям мёртвых. Но и не хотел рассказывать, как я могу всё это прекратить.

Не своим голосом я прошипела:

– Я не… открою…

– Нет? – Габриэль дёрнул меня так, что вырвал приличный пучок волос. – Неужели ты не хочешь, чтобы все эти несчастные обрели покой?

От него исходила та самая тёмная энергия, которую я почувствовала в нашу первую встречу, но помимо неё имелось что-то ещё. Что-то глубже ярости и ненависти в чёрных глазах.

– Аника… – Я упёрлась взглядом в знакомое лицо, и моё тело покинули все эмоции. Передо мной стоял Галиб Ришар. Мой отец. Мой мёртвый отец. – Пожалуйста, – пробормотал он.

– Я не знаю как, – прошептала я и отвела глаза, не в силах на него смотреть.

– Знаешь, – рыкнул Габриэль. – Ты всё, сука, знаешь.

– Нет…

Галиб Ришар исчез. Я поняла это, когда перестала слышать печальные вздохи. Что-то новое предстало передо мной, и я вновь подняла глаза. Эттвуд отпустил меня, позволив рухнуть на землю.

– Алекс, нет, нет…

Я колотила землю, то врезаясь в неё кулаками, то раскрытыми ладонями, до хруста костей вонзая их в песок. Мне хотелось разорвать себя, искалечить тело. Я мечтала, чтобы физическая боль притупила то, что рвалось наружу: осознание. Я не осознавала, что Александр Робинс умер. Знала, но не осознавала, отвлекаясь на дикий рёв, который исходил из горла.

Алекс ничего не говорил. Он смотрел на своё тело, которое лежало чуть поодаль, и плакал. Бронзовые волосы прилипли к потному лбу. В блестящих от слёз серых глазах отражалось его собственное тело, и это было самое страшное, самое жуткое из того, что я видела, из того, что я сделала.

На короткое мгновение он улыбнулся, и я услышала детский смех, голоса… свой собственный голос в день нашего знакомства. Я ощущала его нежные прикосновения…

– Ты не мог!

– Но я умер, – сухо пробормотал Алекс. – Какая бессмысленная смерть.

– Ты убил его! Ты убил его! – заорала я, потеряв всякий контроль.

Тело наполнилось яростью. Ни с чем не сравнимой, ошеломительной. Не понимая, что творю, я покрытыми чёрной паутиной руками схватила Габриэля за края рубашки и потянула на себя.

– Аника, просто закончи это, – попросил Алекс, с грустью наблюдая за нами.

– Закончи это, – повторил Эттвуд, протягивая ладонь, на которой лежал светящийся кулон. – Закончи это, Маат.

Вместо того чтобы оторвать ему голову, я отшатнулась и закричала. Весь мир исчез. Остались лишь я и кулон. Казалось, я смотрела на него целую вечность. Прошли столетия, века. Человечество вымерло, и земля покрылась толстым слоем пыли.

Перед глазами мелькали картинки: сотни тысяч картинок из каждой прожитой мной жизни. Боги, их оказалось так много. И в каждой я несла свой крест.

Я убегала, умирала, врала, хитрила. Делала всё, чтобы не дать Габриэлю то, чего он так сильно желал. И вот очередная из моих жизней подошла к концу. Жизнь в теле Аники Ришар должна была оборваться, а я сама – снова сбежать, чтобы следующие несколько столетий прятаться и выживать. Чтобы любить и терять тех, кого любила. Чтобы потом снова забыть, что я – Маат, дочь Сета, богиня разума и истинная богиня, рождённая источником в самый разгар великой войны.

И я устала. Потянувшись рукой к кулону, который держал Габриэль, положила его на землю, а потом просто раздавила основанием ладони, выпуская наружу силу, способную сокрушать цивилизации и разрушать миры.

Эпилог

Тело молодой девушки по имени Аника Ришар содрогнулось от ужаса. Это была именно та степень непонимания, при которой нет сил даже на крик. Ослеплённая правдой, но вместе с тем совершенно не понимающая, что происходит, она просто смотрела перед собой, пока сильный ветер пустыни трепал края её порванной пижамы и длинные, вьющиеся волосы.

Она полагала, что это конец света, а трещины, которыми покрылась земля, – пути в преисподнюю, из которой продолжали вырываться вспышки белого света и голоса, зовущие её по имени…

Маат.

Я не была Аникой, но её руки почему-то подчинялись моим желаниям. Её сердце билось в моей груди. Мы являлись одним целым, но вместе с тем единственным, что нас роднило были чувства к мужчине, ботинок которого прижимал нашу ладонь к земле.

Аника влюбилась в него. Я чувствовала это, поднимая глаза. Аника боялась его. Я чувствовала это, распрямляя плечи и вырывая руку из-под его подошвы. Аника пребывала в ужасе. Я чувствовала это, стараясь унять сердцебиение и успокоиться.

Аника умерла, а я посмотрела в пустые глаза Габриэля, и всё моё естество, если это вообще можно так называть, вздрогнуло, словно от хлёсткой пощёчины. Откуда я его знала?

Я чувствовала, как воспоминания, которые стёрлись, как жизнь, от которой я бежала, боролись за право вновь стать частью реальности. Тысячелетие… не одно забытое тысячелетие… момент… не один, а миллионы – все они хотели мне что-то показать и рассказать.

Первая вспышка получилась самой болезненной. Вскрикнув, я прижала руки к груди.