Погребенные

Не знаю, насколько хорошим человеком он был. Уж точно не самым лучшим мужем и отцом, но… мне его не хватало. Особенно ночью, когда просыпалась в холодном поту и соплях. Когда после болезненного пробуждения чудовища из кошмаров мерещились в каждом углу, и я до утра просиживала с включенным светом и под одеялом.

Впервые это случилось через три месяца после аварии. Меня только выписали из больницы, но гипс и шейный фиксатор не сняли. Грузили и выгружали из машины как крупногабаритный груз.

– Ох, чёрт, – ругнулась мама, копошась в сумочке. Отец и санитар из больницы держали меня за подмышки. Я то и дело крутила головой, вдыхая жизнь и впитывая солнечный свет. Один раз зарядила санитару фиксатором по носу.

– Галиб, у нас в доме нет лифта! Как мы будем поднимать её на последний этаж?

Лифты, деньги, уколы – ничего из того, о чём они говорили, я не слышала. Я бежала. Мысленно. Загипсованная с ног до головы, я благодарила всех богов за то, что меня наконец-то выписали, за то, что через месяц всё срастётся, и жизнь станет прежней.

Только вот она не стала. Изменилось абсолютно всё. Я провела девять дней в коме. Учитывая третью степень, шанс летального исхода был максимальный, а выйти без хирургического вмешательства – невозможно. Сознание полностью отсутствовало, а рефлексы притупились. Я проснулась за несколько дней до опасной операции, и врачи назвали это чудом. А то, что я тут же села и попросила закурить – статистической ошибкой. Ожидалось, что первое время мне будет трудно думать и говорить, но уже спустя десять минут после пробуждения меня было не заткнуть.

– Вы не понимаете, – кричала я на английском. – Мне нужно домой! Аарон, позовите Аарона!

Но я не знала никакого Аарона. В жизни не встречала, а на английском говорила с ужасным французским акцентом. Врачи сказали, что так бывает, но никто не предупредил о кошмарах, которые будут преследовать меня остаток жизни.

Я хлюпнула носом, вспоминая свой первый сон.

Смердело болотной сыростью и помоями. Кожу холодило от чего-то липкого, мокрого. Пошевелив пальцем на руке, я убедилась, что лежу на холодном бетонном полу, залитом чем-то густым и вязким. Оставалось лишь надеяться, что это не моя кровь, иначе у меня для себя имелись плохие новости: её было слишком много.

Повернув голову, я с трудом открыла глаза. Боль запульсировала в висках с новой силой, наказывая меня за любопытство. Она была слишком сильной, и крик, который не удавалось выдохнуть, отскочил от черепа и взорвался в нёбе.

Фигура в чёрном стояла ко мне спиной. Кроме нас в затхлом помещении никого не было. Искорёженная спина сгорбилась над чем-то, что противно скрипело. Горячий поток воздуха донёс до меня обрывки слов…

– Виновна. Виновна. Виновна.

Ужас острыми когтями вцепился в сердце, подкатил к горлу и желчью осел на пересохшем языке. Фигура в чёрном дёрнулась, словно услышала, что я жива, что я дышу. И тогда я закричала и резко вернулась в реальность.

Кто-то тряс меня за плечи и умолял проснуться. Нога в гипсе ныла от боли.

– Аника, доченька, открой глаза!

– Кто ты?! Кто ты?!

– Аника, это я, твой папа!