Погребенные

Кто-то коснулся моего запястья, но слова, лишь отдалённо напоминающие человеческую речь, разбились о приступ паники. Я попыталась открыть рот, чтобы позвать на помощь, но вместо этого только проглотила пригоршню песка.

– Она ещё…

– Дай мне…

– Аника, дыши.

Всего на секунду, находясь на грани безумия, я искренне возмутилась. «Да я пытаюсь», – крутилось в голове, но губы не слушались. Тогда тот, чья рука держала моё запястье, вдруг крепко сжал подбородок. Придержав его с одной стороны и надавив на область под носом с другой, силой попытался раздвинуть челюсти, но они словно вросли друг в друга. Испугавшись, что лишусь всех зубов, я вспомнила цены на протезирование обеих челюстей во Франции.

– Идиот… – взревел другой, холодом и запахом ванили и табака ворвавшись в помещение. Послышался грохот, биение посуды. Слова стали разборчивее, и не все из них следовало слышать детям.

Словно тряпичную куклу, не способную держать шею и от того болтающую головой, меня встряхнули и положили обратно. Чувствительность постепенно возвращалась, и это не могло не радовать, а вот треск ткани на груди вызвал определённого рода вопросы…

Женская рука коснулась моего запястья. Похоже, она считала пульс.

– Скорее…

На этот раз, судя по тяжести и размеру, уже мужская рука легла поперёк моей груди и несколько раз надавила. Мне делали непрямой массаж сердца, но… зачем? Моё сердце билось. Я не сомневалась в этом.

Кожа на лице пылала, а грудь по-прежнему сотрясалась уже слабыми попытками лёгких заполучить себе хоть толику кислорода.

И тогда мой рот раскрылся. Песок тут же посыпался наружу, освобождая саднящее от боли горло. Какие-то комки, смешавшись со слюной и, боже, желудочным соком, выходили наружу с особым трудом.

Габриэль подхватил меня на руки, когда я, хаотично размахивая конечностями, попробовала встать. Повалившись к нему на колени, моё тело бессильно задрожало. В животе стало пустеть, и я немного расслабила мышцы, выплёвывая остатки наружу.

– Воды! – крикнул Эттвуд, убирая мокрые от пота волосы с моего лба. – Дыши, Аника, дыши.

Его дыхание стало глубже, и я последовала за ним, всем телом прижавшись к крепкой груди. Он словно дышал за нас двоих, поглаживая меня по спине. Я не стремилась посмотреть на выражение его лица. Во-первых, поскольку боялась, а во-вторых, всё равно ни черта не видела.

Когда Робинс присел рядом со мной на корточки, всем существом источая страх и напряжение, я испугалась его эмоций и вздрогнула, с новой силой вжимаясь в тело Габриэля.

Я не понимала, где нахожусь и что случилось. Единственно осязаемым оставался он. Тот, кто закрывал меня от всего мира и, словно дитя, баюкал в объятиях. Моя грудь была обнажена – это я почувствовала лишь пару минут спустя, нежной кожей зацепившись за одну из пуговиц на рубашке Эттвуда.

– Попей, – поразительно нежным тоном попросил он. В ответ моё тело отозвалось новым приступом, и тогда Габриэль приказал всем выйти.

Мы остались втроём: он, я и моё безумие. Эттвуд поднёс к моим губам стакан с водой, помог слегка запрокинуть голову. Одной рукой он придерживал волосы, чтобы они не мешали пить.

Боль в горле взорвалась с новой силой, когда вода принялась вымывать остатки песка. Я вспомнила, как однажды в детстве на большой скорости свалилась с самоката, пролетела вперёд несколько метров, сломав правую руку и до костей разодрав кожу на коленках. Примерно что-то подобное сейчас происходило с моим горлом.

Габриэль ничего не спрашивал. Он просто дышал, и в нём не ощущалось привычной надменности и бахвальства. На секунду я даже засомневалась, что передо мной сейчас именно он, и тогда Эттвуд сказал:

– Открой глаза, Аника. Всё прошло.

Хмыкнув с лёгкой нервозностью, я ответила:

– Песок.

– Нет никакого песка.

Глаза распахнулись сами собой. Осмелившись запрокинуть подбородок, я вдруг обнаружила, что мы находимся в моей комнате. Уходя, Робинс приглушил большой свет и оставил ночник. Тот упал на пол, и крышка в форме сферы раскололась на две части. Уцелевшее основание красными бликами подсвечивало пол, бросая на стены зловещие тени.

Я думала, что выплевала всю ливанскую пустыню, но на мне, на Эттвуде и на полу не заметила никаких следов.

– Но, я… я… – у меня отнялась речь. Снова и снова бормоча местоимение, я ощупывала себя руками. То, что заполняло рот вкусом земли, исчезло, оставив после себя лишь пересохший от ужаса язык.

– Аника, это был очередной кошмар, видение. С тобой всё хорошо. Ты просто застряла…

Застряла. Я бешено воззрилась на него, по-прежнему чувствуя слабые спазмы в желудке и горле. Нечто подобное не могло быть просто кошмаром.

– Я думала, что задохнусь.

– Ты и в самом деле задыхалась.

Слегка переместив меня, так, что пришлось раздвинуть ноги и прижаться к нему полностью, Эттвуд взял моё лицо в большие ладони и заставил посмотреть на него. Я сопротивлялась, поскольку не желала рыдать, глядя ему прямо в глаза, но он настоял, и мне пришлось. Испуганная, раскрасневшаяся, со стекающей по подбородку слюной и собравшимися под носом соплями, я смотрела в его тёмные, такие притягательные глаза и плакала.

– Я…