Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

Августа 7.

В четверг, проснувшись, первая мысль была та же. Одевшись и помолившись Богу, пошел учиться. После урока походил по саду и сел обедать. После обеда читал в Малом доме и ходил по саду. Отучившись, хотел было с братцем идти гулять, но воротился, потому что было поздно. Пришедши, записал работу и немного погодя лег спать – впрочем, дурных мыслей в голове не было, но только думал о пол<люции> и старался как можно более выгонять это из головы.

Августа 11.

В понедельник, проснувшись, первая мысль была обыкновенная. Почитав, комедии Голдония, пошли учиться. Отучившись и отобедавши, пошел в малой дом и читал там Голдония. Отучившись после обеда, ходил по двору и был у матушки в спальной. Немного погодя, лег спать. На постеле читал Голдония. В день думал несколько о пол<люциях>, и ето была генеральная мысль.

Августа 16.

В субботу проснувшись, первая мысль была обыкновен<ная>. Одевшись и помолившись Богу, пошел к Вам и был до обедни. От обедни пошел с Вами на гумно. Оттуда пришедши, вскоре стали обедать. После обеда был там и сям. Потом катались в лодке и после обеда ходили с вами на гумно и гулять. Пришедши оттуда, читал журнал. После ужина еще ходили с братцем на мельницу и потом легли спать.

<Августа 19>.

Во вторник, одевшись пошли учиться. После ученья, немного погодя, сели обедать. После обеда читал в Малом доме журнал Карамзина. Потом пошли учиться. После ученья был в Малом доме и в спальной. Потом легли спать. На постеле долго читал Журнал, что меня очень заняло и прогнало мысли о пол<люциях>.

<Августа 21>.

В четверг, одевшись и помолившись Богу, пошли учиться, а, отучившись, немного спустя сели обедать. После обеда читал в малом доме журн<ал> Карамз<ина>, отучившись, ходил гулять и читал журнал. Весь день был довольно весел. Мысли о пол<люциях> были, дурных мыслей почти, почти не было, а ежели и были, то продолжались не более 4 или 5 минут, ибо я старался выгонять их из головы моей (2669: 1–8; ср.: Беспалова, Рыкова 2011: 127–129).

Записи предназначались для Ивана Петровича: обо всех домашних Тургенев пишет в третьем лице – «матушка», «бабушка», «братец» – и только к отцу обращается во втором лице на «вы». В полном соответствии с данными ему наставлениями, Андрей Иванович поверяет бумаге, и через нее отцу, свои тайные помыслы и отчетливо различает три их разновидности: «обыкновенные мысли», заключавшиеся в ежеутренней проверке того, насколько чистой была прошедшая ночь, «мысли о поллюциях», вероятно состоявшие в наблюдениях за собственным физиологическим состоянием, и «дурные мысли», представлявшие собой порывы его эротического воображения[105]. Деревня менее всего была для него местом «невинных радостей». Скорее, здесь нужно говорить о мучительной борьбе с собой.