Пойди поставь сторожа

Джин-Луиза проглядела листки. Все одинаковые. И на всех написано одно и то же: «Уважаемый мистер Пуф. Думаю, что это моя вещь» — и подписи всех старшеклассниц средней школы округа Мейкомб.

Постояв минутку в глубоком раздумье, но так и не придумав, какими словами утешить мистера Пуфа, она тихонько выскользнула из кабинета.

* * *

— Мы его сделали, — сказал Джим по дороге на обед.

Джин-Луиза сидела между братом и Генри, который сумрачно слушал ее отчет о душевном состоянии мистера Пуфа.

— Хэнк, ты просто гений! — сказала она. — Как ты до такого додумался?

Генри глубоко затянулся сигаретой и выбросил ее в окно.

— Я проконсультировался с моим адвокатом, — важно ответил он.

Джин-Луиза зажала рот руками.

— Да-да. Ты ведь знаешь, он ведет мои дела еще с тех пор, когда я пешком под стол ходил. Ну и вот, я съездил в город и объяснил ему суть вопроса. И попросил совета.

— Это тебя Аттикус подучил? — спросила потрясенная Джин-Луиза.

— Нет, он не подучивал. Это была моя идея. Он походил немножко вокруг да около, сообщил, что все это вопрос баланса интересов, что ли, а я — в слабой, но интересной позиции. Развернулся в кресле, посмотрел в окно и сказал, что всегда старается влезть в шкуру клиента… — Тут Генри умолк.

— Ну?

— Ну, а потом добавил, что ввиду исключительной деликатности вопроса и очевидного отсутствия преступного умысла он пошел бы на то, чтобы слегка запорошить глаза присяжным — уж не знаю, что это значило, — а потом… ну, я, ей-богу же, не знаю…

— Хэнк, все ты знаешь!

— Ну, в общем, потом он сказал чего-то насчет численного перевеса и что на моем месте даже не думал бы о ложных показаниях, но, насколько ему известно, все накладные бюсты одинаковы, и что, мол, больше ничем не может мне быть полезен. Еще сказал, что счет за консультацию пришлет в конце месяца. И я еще за порог не успел ступить, как меня осенило!

— Хэнк, — сказала Джин-Луиза, — а про то, что он скажет мне, речи не было?

— Тебе? — Генри обернулся к ней. — Тебе он ни слова не скажет. Ты что! Адвокатская тайна!

Хлоп. Она расплющила о стол бумажное ведерко и с ним вместе — эти образы. Солнце стояло на двух часах, как стояло вчера и станет завтра.

Ад — это вечная отчужденность. Чем она так тяжко согрешила, что до конца дней своих должна пробиваться к тем, по кому тоскует и томится душа, совершать тайные вылазки в далекое прошлое, не бывая в настоящем? Я — плоть от плоти их, корни мои уходят в эту почву, здесь мой дом. Но выходит, что кровь чужая, а почве безразлично, какие корни цепляются за нее, я — посторонняя среди посторонних.

16

— Хэнк, а где Аттикус?

Генри поднял на нее глаза:

— A-а, привет. Он на почте. А мне пора кофе выпить. Составишь компанию?

Та же сила, что погнала ее из кафе мистера Канингема в отцовскую контору, теперь заставила ее пойти вместе с Генри: хотелось снова и снова украдкой глядеть на них, убеждаться, что с ними не произошло вдобавок и каких-то пугающих физических превращений, а вот говорить с ними желания не было ни малейшего — ни говорить, ни прикасаться к ним, чтобы как-нибудь ненароком не стать свидетельницей новой мерзости.

Она шла рядом с Генри в аптеку и размышляла над тем, когда — осенью или зимой — намеревается Мейкомб погулять у них на свадьбе. Похоже, у меня совсем мозги набекрень. Я не могу переспать с человеком, чьи взгляды не разделяю. А сейчас я и говорить с ним не могу. Не могу говорить с самым старым другом.

Они сели за стол лицом друг к другу, и Джин-Луиза принялась внимательно рассматривать подставку с салфетками, сахарницу, перечницу и солонку.

— Ты чего такая тихая? — спросил Генри. — Ну, как прошло?

— Чудовищно.

— Хестер была?

— Да. А ей ведь столько же лет, сколько тебе и Джиму?

— Наша одноклассница. Билл утром говорил, она усиленно готовилась — наносила боевую раскраску.

— Хэнк, кажется, зря она за него вышла.

— С чего ты взяла?

— Он совершенно засорил ей голову…

— Чем?

— Всякой чушью насчет католиков и коммунистов и еще Бог знает кого… У нее теперь все перемешалось…

— Эх, милая, — засмеялся Генри. — Да Билл для нее — единственный свет в окошке. Билл вращает землю. Что Билл скажет — то заповедь Господня. Он ее мужчина, она его любит.

— Это и значит «любить»?

— Ну да, в большой степени.

— То есть надо раствориться в своем мужчине? — сказала Джин-Луиза.

— Ну, в общем, да, — сказал Генри.

— В таком случае я, наверно, замуж не выйду. Я никогда еще не встречала такого…

— Ты вроде бы за меня собиралась выйти, забыла?

— Хэнк, давай я сейчас скажу, чтоб уж больше к этому не возвращаться: я не собираюсь за тебя замуж. Точка. Большая и жирная.

Она не собиралась это говорить, но вот — не удержалась.

— Это я уже слышал.

— Что ж, тогда скажу кое-что еще: если ты хочешь жениться (Боже, она ли это говорит?), — начинай подыскивать себе жену. Я никогда не была в тебя влюблена, но ты всегда знал, что ты мне — близкий и дорогой человек. И я думала раньше, что на этом можно было бы построить наш союз.

— Что?