Пойди поставь сторожа

— Не в том дело, Глазастик. Тебе нельзя — и все. Я могу объяснить… — сказал Генри и сейчас же, вообразив далеко идущие последствия своего порыва, осекся. — Нет, не могу… Ничего не могу объяснить.

— Ладно, — сказал Джим. — Значит, дела такие. Хэнк, я все же думаю, это блеф, но очень даже может быть, что и не блеф. Он ведь в самом деле вечно рыщет. Мог вас услышать — вы сидели-то прямо под окном его кабинета…

— В окнах не было света, — сказала Джин-Луиза.

— …а он любит сидеть в темноте. Значит, если Глазастик признается, это будет позор, а если ты, Генри, — то он тебя вышибет, как дважды два. А ведь тебе, сынок, нужен аттестат зрелости.

— Джим, — сказала Джин-Луиза. — Философствовать, конечно, прекрасно, но так мы с места не сдвинемся.

— И твое положение, Генри, я оцениваю следующим образом, — сказал Джим, бесстрастно пропустив мимо ушей реплику сестры. — Что в лоб, что по лбу.

— Я…

— Замолчи, Глазастик! — окрысился Генри. — Как я буду людям в глаза смотреть, если отпущу тебя к нему? Неужели непонятно?

— Да ты, оказывается, у нас герой.

Генри вскочил.

— Погоди-ка! — крикнул он. — Джим, дай мне ключи от машины и сбреши что-нибудь на самостоятельных…

— Пуфик услышит шум мотора.

— Не услышит. Я вытолкаю машину на дорогу. И вообще, он будет на самостоятельных работах.

Ускользнуть из-под надзора мистера Пуфа было нетрудно. Учениками своими он не интересовался и по именам знал только самых злостных нарушителей дисциплины. Самостоятельные занятия проходили в библиотеке, но если кто-нибудь внятно формулировал желание смыться, шеренги смыкались, и оказавшийся крайним в ряду выставлял свободный стул в коридор, а по окончании занятий — возвращал.

Джин-Луиза вполуха слушала учительницу английского, и пятьдесят томительных минут спустя Генри остановил ее, когда она шла на основы гражданственности.

— Вот что, — сказал он деловито. — Сделаешь, в точности как я говорю: скажешь ему ты. Пиши. — Он протянул ей карандаш, а она открыта тетрадку. — Пиши: «Уважаемый мистер Пуф. Думаю, что это моя вещь». Подпишись. Обведи лучше чернилами, чтобы он поверил. Часов в двенадцать пойдешь и вручишь. Поняла?

Она кивнула:

— Поняла. К двенадцати.

Придя на урок, она увидела, что тайное стало явным. В коридоре группами слонялись, болтали и пересмеивались школьники разных классов. Она хладнокровно снесла усмешки и подмигивания — ей даже почти полегчало. Взрослые постоянно предполагают худшее, думала она и была уверена, что ее сверстники верят лишь тому, что распускают Джим и Генри — не больше и не меньше. А вот зачем они разболтали? Над ними троими все будут смеяться — им-то все равно, они выпускники, а ей торчать тут еще три года. Да нет, какое там — Пуфик исключит ее из школы, а Аттикус ушлет куда-нибудь. Лопнет со злости, когда директор расскажет ему эту чудовищную историю. Ну ладно, зато Хэнка прикрыли. И он, и Джим вели себя по-рыцарски, а вышло-то все в конце концов по ее. Деваться некуда.

Она переписала свое признание чернилами; полдень приближался, и ее смятение росло. Обычно-то ей доставляло огромное удовольствие препираться с Пуфиком, которому можно было сказать едва ли не все что угодно при том непременном условии, что говоривший сохраняет значительный и скорбный вид. Но сегодня ей было не до диалектических тонкостей. Она волновалась и презирала себя за это.

У дверей ее чуть не затошнило от страха. Если перед учениками Пуфик назвал поступок непристойным и безобразным, что он скажет горожанам? Мейкомб обожает сплетни и слухи, и они обязательно долетят до Аттикуса…

Мистер Пуф сидел за столом, вперив в крышку испытующий взор.

— Что тебе? — спросил он, не поднимая глаз.

— Вот… хотела вам отдать это, сэр, — сказала Джин-Луиза, невольно попятившись.

Директор взял лист, скомкал его, не читая, и швырнул в мусорную корзину.

Земля поплыла у нее под ногами.

— Мистер Пуф, — залепетала она. — Я хотела… я пришла… вам сказать. Я их купила у Гинзберга, — прибавила она неизвестно зачем. — И совсем не хотела…

Директор поднял голову, от ярости багровея:

— Какое мне дело, чего ты хотела или не хотела? Что ты торчишь передо мной со своими глупостями?! Никогда еще в моей практике не было случая…

Джин-Луиза приготовилась принять свой удел.

Но чем больше она слушала директора, тем отчетливее ей казалось, что обращается он не столько к ней, сколько ко всей школе, и теперешние рацеи его — всего лишь отзвук утренних. Он уже закруглял свою речь кратким экскурсом в историю нездоровых отношений, бытующих в округе Мейкомб, когда она решилась его перебить:

— Сэр, я только хотела сказать, что не надо никого больше наказывать за то, что я сделала… Я одна виновата: пожалуйста, не ищите соучастников…

Директор впился пальцами в столешницу и процедил сквозь зубы:

— А вот за эту дерзость, мисс, я вас оставляю на час после уроков.

Джин-Луиза глубоко вздохнула:

— Мистер Пуф… Тут, наверно, какая-то ошибка… Честное слово, я ведь не…

— Вы ведь?! Смотрите!

Директор схватил со стола толстую пачку тетрадных листков и швырнул ей:

— Вы, мисс, сегодня сто пятая!