Пойди поставь сторожа

— Но теперь и этого нет. Я понимаю, что тебе больно это слышать, и тем не менее. — Да, это произносит она, с обычной своей самоуверенностью, произносит — и разбивает ему сердце в этой вот аптеке. Что ж, разве он не разбил ее?

Генри сперва замер, потом вспыхнул, и рубец стал набухать.

— Джин-Луиза, ты сама не понимаешь, что говоришь.

— Понимаю каждое слово.

Больно, а? Вот именно — очень больно! Теперь знаешь, каково это.

Генри потянулся через стол и взял ее за руку. Джин-Луиза высвободилась.

— Не прикасайся ко мне!

— Да что с тобой? Что случилось? Джин-Луиза, милая?

Случилось? Я скажу тебе, что случилось, и вряд ли тебе понравится.

— Ладно, Хэнк. Случилось вот что: я вчера была на этом самом собрании. И видела вас с Атгикусом во всей славе вашей за столом, рядом с… с этим чудовищем, этим гнусным человеком… И, знаешь, мне стало дурно. Просто от парня, за которого я собиралась замуж, просто от родного отца меня замутило и вывернуло наизнанку, и это еще не унялось! Ради Бога, ответь мне — как ты мог? Как ты мог?

— Джин-Луиза, в жизни порой приходится делать то, чего не хочешь.

— Прекрасно сказано! Мне казалось, дядя Джек спятил, но теперь я в этом не уверена!

— Ты пойми… — Генри переставил сахарницу на середину стола, сдвинул обратно. — Взгляни на это иначе. Вся затея с советом граждан — это… это протест против решения Верховного суда, такое, что ли, остережение неграм: не торопитесь так… Это…

— Это респектабельное прикрытие для всякой мрази, которая хочет встать и заорать: «Черномазые!» Как ты мог оказаться рядом с ними? Как ты мог?

Генри двинул сахарницу в ее сторону, а потом назад. Джин-Луиза забрала ее и со стуком поставила на угол стола.

— Джин-Луиза, я же говорю — порой приходится делать…

— …много такого, чего делать не…

— Дай сказать! Да, чего делать не хочется. Пожалуйста, не перебивай… Я думаю, как объяснить, чтобы ты поняла… Знаешь, что такое Клан?

— Представь себе.

— Помолчи минутку. Когда-то Клан был вполне респектабельной организацией, вроде масонской ложи. Там состояли едва ли не все сколько-нибудь заметные люди… И мистер Финч тоже. В молодости. Ты знаешь об этом?

— Я теперь уже ничему не удивлюсь.

— Перестань! Мистер Финч их не выносит, и всегда так было. Знаешь, зачем он вступил? Чтобы досконально выяснить, кто именно в Мейкомбе скрывается под этими капюшонами. Что это за люди, кто они. Он присутствовал на одном их сборище, и этого хватило. Магистр оказался методистским пастором…

— Вот такая компания всегда была Аттикусу по сердцу.

— Да помолчи ты!.. Я пытаюсь объяснить тебе его мотивы: в ту пору ку-клукс-клановцы были чисто политической силой — никаких горящих крестов, — но твоему отцу и тогда, и сейчас очень неуютно в обществе тех, кто скрывает лицо. Он хотел выяснить, кто они такие, установить, с кем придется драться, когда — и если — настанет время…

— …иными словами, мой высокочтимый родитель — член Невидимой Империи.

— Джин-Луиза, дело было сорок лет назад!

— A-а, ну, тогда он сейчас уже до Великого Дракона дослужился.

— Я лишь хочу, чтобы ты за поступками видела мотивы, — сухо сказал Генри. — Иногда кажется, что человек причастен к не совсем красивым делам, но ты не торопись судить, пока не узнаешь, чем он руководствовался. Может, у него внутри все кипит, но он помнит, что вежливый ответ действенней, чем ярость напоказ. Можно клясть своих врагов, но разумней — знать их. Я и говорю — порой нам…

— То есть что — шагать со всеми в ногу, а в нужный момент…

Но Генри перебил:

— Понимаешь, тут вот какое дело. Тебе не приходило в голову, что люди — мужчины в особенности, — чтобы служить своей среде, должны отвечать определенным требованиям, которые эта самая среда им предъявляет? Мейкомб — моя родина. Здесь мне лучше всего. Здесь я довольно сильно вырос — во всех смыслах. Мейкомб знает меня, а я знаю Мейкомб. Я доверяю ему, он доверяет мне. Хлеб насущный — и масло тоже — я добываю себе здесь, Мейкомб обеспечивает мне хорошее житье. Но он же кое-чего требует взамен. Требует, чтобы ты вел добропорядочную жизнь, вступил в Киванис-клуб, ходил в церковь по воскресеньям — вел себя по его законам…

Генри, пытливо вглядываясь в солонку, провел пальцем по ее ребристым бокам.

— Не забывай, моя милая. Всего, что у меня есть, я добился тяжким трудом. Я работал вон в том супермаркете через площадь — и выматывался так, что еле сил хватало на уроки. Летом обслуживал покупателей в маминой лавке, а в свободное время вкалывал по дому. Джин-Луиза, все, что тебе и Джиму доставалось даром, мне с детства приходилось зубами выгрызать. У меня никогда не было того, что вам само шло в руки, и впредь не будет.

И отступать мне было некуда, и рассчитывать не на кого…

— У всех так, Хэнк.

— Нет, не у всех. И не здесь.

— О чем ты?

— О том, что есть такое, что для тебя просто, а для меня невозможно.

— С чего это мне такие привилегии?

— С того, что ты — Финч.

— Ну, Финч. Дальше что?