Пойди поставь сторожа

Вверенный его попечению контингент учащихся от мала до велика платил ему той же монетой — мистера Пуфа терпели и по большей части не замечали.

Джин-Луиза, как и весь ее класс, сидела в середине актового зала. Старшеклассники расположились в глубине, в последних рядах через проход, но ей нетрудно было повернуться и увидеть Генри. Сидевший рядом с ним Джим, как всегда по утрам, злился, отмалчивался и источал яд. Когда обратившийся к залу мистер Пуф для начала сделал несколько объявлений, Джин-Луиза с благодарностью поняла, что собрание займет весь урок и математики, слава Богу, не будет. Она обернулась, когда мистер Пуф перешел к делу.

Он сообщил, что сталкивался со всеми разновидностями учеников, причем кое-кто из них носил в школу пистолеты, но никогда в своей многолетней практике не видал более вопиющего проявления безнравственности, нежели то, что предстало его глазам сегодня утром.

Джин-Луиза переглянулась с соседями.

— О чем это он? — прошептала она.

— Бог его знает, — ответил сидевший слева.

Понимают ли они сами масштаб своего безобразия? Надо ли напоминать, что страна ведет войну, и, однако, пока наши братья и сыновья сражаются и погибают за нас, находятся такие ученики, которые совершают оскорбительное по отношению к нашим героям бесчинство, и не выразить в словах всю меру нашего негодования.

Джин-Луиза повела глазами по рядам — обычно в таких случаях ей легко удавалось установить, кто нашкодил, но сейчас на лицах у всех читалось лишь ошеломленное недоумение.

Мистер Пуф сказал вслед за тем, что знает имя виновника, и если тот хочет рассчитывать на снисхождение, пусть явится к нему в кабинет не позднее двух часов с письменным заявлением.

Высокое собрание, подавив ропот возмущения — директор прибегнул к старому как мир педагогическому фокусу, — поднялось и последовало за мистером Пуфом наружу, к фасаду школы.

— Любит он письменные признания, — сказала Джин-Луиза. — Считает, что это придает юридической силы.

— Да, ничему не верит, если на бумаге не записано, — сказал один.

— Зато когда записано, верит каждому слову, — сказал другой.

— Может, свастику на стене намалевали? — сказал третий.

— Было уже, — сказала Джин-Луиза.

Они обогнули здание и застыли. Вроде все в порядке — мостовая подметена, двери на месте, сирень не обломана.

Мистер Пуф дождался, когда соберется вся школа, и мелодраматически воздел указующий перст.

— Смотрите, — сказал он. — Смотрите все!

Мистер Пуф был патриот. Он председательствовал во всех комиссиях, распространявших облигации военных займов, он приводил слушателей в замешательство занудными речами с призывами отдать все силы укреплению обороны, и предметом его особой гордости и заботы было возведение в школьном дворе исполинского стенда, сообщавшего, что нижеследующие выпускники СШОМ защищают отчизну. Ученикам эта затея радости не доставила — стенд обошелся каждому в двадцать пять центов, а вся слава досталась директору.

Следуя указующему персту, Джин-Луиза взглянула на стенд. И прочла «Защищают отчизн…». Закрывая последнюю букву и слегка трепыхаясь под утренним ветерком, со стенда свисали ее накладные груди.

— Еще раз говорю, — сказал мистер Пуф, — что собственноручное признание злоумышленника должно лежать у меня на столе сегодня не позднее двух часов дня. Вчера вечером я был здесь, — добавил он, выделяя голосом каждое слово. — Теперь — всем по классам.

Вполне, кстати, возможно. Мистер Пуф на школьных балах вечно шнырял по окрестностям, охотясь на тех, кто обжимался. Заглядывал в окна припаркованных машин, шарил по кустам. Вдруг он и впрямь засек их вчера? И зачем только Хэнк зашвырнул туда эти штуки?

— Блефует, — сказал Джим на перемене. — А может, и нет.

Они сидели в столовой. Джин-Луиза очень старалась держаться как ни в чем не бывало. Вся школа буквально чуть не лопалась от смеха, ужаса и любопытства.

— Ну все-таки… давайте я схожу к нему, а?.. — сказала она.

— Ты спятила? Чего — не знаешь, как он относится к таким делам? Да и потом, это я сделал, — сказал Генри.

— Сделал ты, а носила я!

— Я понимаю, каково Хэнку, — сказал Джим. — Он не может тебя отпустить к директору.

— Не понимаю, почему.

— В стотысячный раз тебе говорю — не могу! Не могу — и все! Сама не понимаешь?

— Нет.

— Джин-Луиза, у нас с тобой было вчера свиданье.

— Мне никогда не понять мужчин, — сказала она. Любви к Генри как не бывало. — Ты вовсе не обязан меня выгораживать, Хэнк. И сегодня у нас свидания нет. Сам знаешь — ты признаться не можешь.

— Она права, Хэнк, — сказал Джим. — Он не выдаст тебе аттестат.

А для Генри аттестат зрелости значил больше, чем для любого из его приятелей. Многим даже лучше было бы: если выгонят — моментально поступят в интернат.

— Он жутко разозлился, сами видели, — сказал Джим. — С него станется выпереть тебя за две недели до окончания.

— Вот и давайте я схожу, — сказала Джин-Луиза. — Пусть меня выпрут, я не возражаю. — Еще бы она возражала: школа опротивела ей нестерпимо.