Пойма

Слушать папу было вовсе не так занимательно, потому что все его разговоры рано или поздно сводились к жизненным наставлениям и чтениям морали обо всём на свете. Я чувствовал, что всё это уже десять раз слышал и он мог бы не сотрясать воздух попусту. Лучше всего было делать вид, будто слушаешь его с интересом, пока папа не выпустит пар.

Хотя убийство меня уже больше не занимало, как-то раз в домашней беседе зашла речь о нём и о той встрече с Рыжим Вудро. Не припомню, в чем именно было дело, но папа вскользь упомянул его имя, вроде как забросил крючок с наживкой, а мама сказала, что надо бы ему быть к Рыжему помягче; папа на это ничего не ответил, но ему явно пришлось не по вкусу, что она вступается за мистера Вудро. А мама явно пожалела, что вообще что-то сказала.

Папа взялся трудиться по дому, а в парикмахерскую наведывался только время от времени. Ключ он оставил Сесилю, да и вообще всё больше на него полагался.

В тот день он велел нам с Том идти в поле и запрячь Салли Рыжую Спинку в плуг. Вскоре папа подошёл и сам, повёл борозду, а нам приказал идти следом, высматривать стебли сорной травы, которые недостаточно проворотились, выдирать их из почвы и топтать ногами, чтобы корешки высохли на солнце.

Где-то около часа сокрушался он обо всей этой истории с Рыжим Вудро, но потом постепенно бросил хандрить и даже начал что-то насвистывать. Когда настало время обеда, послал меня домой принести чего-нибудь подкрепиться, потому что думал пахать и дальше.

Дома мама сложила в ведро немного кукурузного хлеба и несколько кусков жареной курицы, наполнила банку пёстрой фасолью и закрутила крышку. Впихнула в ведро также пару тарелок и ложек и отправила меня к колодцу — вытянуть оттуда простоквашу. Когда я вернулся, разлила простоквашу по двум банкам, закрутила железки, надела резиновые крышки. Я же ни с того ни с сего вдруг выдал:

— Папа не любит Рыжего Вудро, правда?

— Ой, не знаю, — сказала мама. — Когда-то они были лучшими друзьями.

Меня как будто громом поразило.

— Лучшими друзьями? Не может быть, правда, мама?

— Правда-правда.

— Как-то не были они похожи на лучших друзей, когда встретились тогда в Перл-Крике.

— Папа мне рассказывал об этом разговоре. Думаю, Рыжий решил, что папа суёт нос в его дела.

— А он что, правда суёт?

— Да не то чтобы, — мама вытерла руки и поставила обе банки с простоквашей в другое ведро. — Однажды Рыжий чуть не утонул, а папа спас его от смерти.

— Об этом они тоже говорили, — сказал я. — Папа вспоминал, как вытащил его из водоворота.

— Да. Я там тоже была. Мы тогда на барже катались. Вообще-то мне там быть не следовало. Не годилось девушкам таким заниматься. Купаться по ночам с парнями. Ох не следовало…

— Что же случилось?

— Да, по сути-то, ничего. Рыжий прыгнул в воду, угодил в водоворот, а папа твой прыгнул за ним и вытянул, правда чуть было сам не утоп. Пловец он тогда был отменный.

— Как же получилось, что они друг друга не любят?

— Тут, думаю, дело во мне.

— А что с тобой?

— Рыжий был моим ухажёром, ну а потом я встретила папу и за мной стал ухаживать он. Как раз тогда, на барже. Давно это было. Мы тогда были ещё совсем молодые.

— Так, значит, ему не понравилось, что тебе больше глянулся папа?

— Вроде того. Но меня из-за этого мучила совесть.

— Потому что с ним гулять не стала, да?

— Ой, боже упаси. Но он все уши мне прожужжал насчёт того, что я разбила ему сердце, дескать, это его ожесточило. Про то, что ему больше не нравятся женщины. Не желает, дескать, иметь теперь с ними дела. Я не к тому, что он голубой или что-то в этом роде…

— Голубой?

Мама вдруг осознала, что́ именно сорвалось у неё с языка — такое, чего ей не хотелось со мной обсуждать. По тем временам о подобных вещах почти даже не заикались, уже не говоря об открытом обсуждении. В кругу семьи или в приличном обществе — так и подавно.

— Ой, брось, милый! Я просто имела в виду, что он обозлился на весь женский род и прекратил иметь дело с достойными женщинами.

— А как насчёт недостойных?

Я понимал, что делаю, но старался представить это как можно более невинно.

— Ну, об этом не знаю. — Я заметил, что мама покраснела. — Теперь беги. Неси это папе, покамест еда не остыла, а простокваша не согрелась. Том простоквашу не любит, так что дай-ка наберу ей студёной воды.

Я вообще-то и так был в курсе, что Том не любит простоквашу. Непонятно, зачем мама вдруг решила мне об этом напомнить.

Мама с банкой пошла к колодцу. Я побежал следом, неся оба ведра с едой и питьём. Вот мама опустила ведро в колодец, потащила наверх.

Я спросил:

— Так ты нравилась мистеру Вудро, а тебе нравился папа, а папе теперь не нравится, что тебе нравился мистер Вудро, а мистеру Вудро не нравится, что он тебе не нравился, и теперь ему не нравятся другие женщины?

— Вроде того, — кивнула мама. — На самом-то деле Рыжий мне нравился. Просто я… ну, у нас просто с ним не сложилось.

— Вот и хорошо, — сказал я.

Она вытянула ведро на колодезный сруб, наполнила банку и закрутила крышку.

— Я тоже так думаю, — вздохнула она. — Ну, беги давай.

— Мама?

— Да?

— А почему мистер Вудро никогда не засучивает рукава?