Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия

В современном отечественном интеллектуальном контексте он, похоже, представляет собой фигуру вполне одинокостоящую – и это при том, что из истории русской религиозной мысли начала ХХ века он выводится вполне органично и прямо ей наследует. Среди его духовных собратьев в нашей культуре я могла бы назвать, пожалуй, разве что только недавно умершего Григория Соломоновича Померанца. (В культуре англоязычной у Эпштейна явно есть не то чтобы совсем единомышленники, но, по крайней мере, люди, прочитывающие его сочувственно, имеющие с ним точки соприкосновения, партнёры по диалогу. В приложениях к книге даны образчики текстов, позволяющих составить представление об их мышлении. Прежде всего это – Томас Альтицер, «один из крупнейших американских (пост) религиозных мыслителей и создателей теологии «смерти Бога»; Эпштейн публикует фрагменты своей переписки с ним, позволяющие увидеть области их взаимного понимания и непонимания. Кроме того, это – канадский философ Чарльз Тейлор, посвятивший большое исследование истории секуляризации Запада от Средних веков до наших дней и рассматривающий там, среди прочего, выявленный и поименованный Эпштейном феномен «бедной религии». Наконец, в третьем приложении представлены отрывки из книг американских авторов Малкольма Джонса и Роуэна Уильямса, именно у Эпштейна нашедших модель для понимания Достоевского: у русского писателя они усматривают «религиозный минимализм», ставший, по мысли авторов, «одним из источников «бедной веры», много позднее возникшей в позднесоветском обществе»). Он – мыслитель скорее надконфессиональный, хотя эта надконфессиональность отчётливо осознаёт свои христианские корни и даже подчёркивает их. Чувствительный вообще к «возможностным» аспектам культуры, к тем точкам, из которых растут её будущие или предполагаемые состояния (я бы сказала, тема потенциального в культуре – это его «фирменная» тема, которую в русскоязычной мысли не разрабатывает, кажется, больше никто), Эпштейн предлагает линию мысли, намеренную развиваться, безусловно, в направлении, намеченном христианством, и на его основе – но, кажется, выходя за его пределы. Он не экуменист – не сторонник объединения исторически сложившихся форм веры, но, скорее, свидетель возможности выхода за пределы их всех ради чего-то, сегодня ещё мало представимого. Только возможности, которая, разумеется, может и не осуществиться, но которая уже теперь существует как культурный – и надкультурный – факт.

Во всяком случае, случившееся после атеизма «возвращение» к традициям религиозного понимания мира Эпштейн считает по-настоящему возможным только как их перерастание (следовательно, в некотором смысле – преодоление). Это – единственный жизнеспособный и зрячий способ связи с ними.

2014

Между совестью и отечеством [123]

Леонидас Донскис, Томас Венцлова. Поиски оптимизма в пессимистические времена: Предчувствия и пророчества Восточной Европы / Пер. с лит. Г. Ефремова. – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2016.

«В наши дни, – говорит один из участников этого диалога, философ и политический мыслитель Леонидас Донскис (1962—2016) своему собеседнику, поэту, филологу и правозащитнику Томасу Венцлове, – любая откровенная книга, будь то мемуары или диалоги с другом и коллегой, неизбежно становится данью так называемой исповедальной литературе (confessional literature). Тут я надеюсь избежать этой дани и не платить её, поскольку, с одной стороны, партнёр по диалогу мне более интересен, чем собственная биография и переживания; с другой стороны, предложенный мной объект разговора слишком важен и многозначен, чтобы мы измеряли его только собой…»

О да, предмет разговора существенно превосходит личные обстоятельства (и наши тоже). Но это, действительно, – откровенная книга, и сказанное в ней основано прежде всего на собственном опыте собеседников. на опыте их личного исторического участия.

Диалог философа и поэта – не о политике, хотя книга даёт основания к тому, чтобы быть прочитанной именно так, и многими, пожалуй, так и будет прочитана. А иными – ещё и с обидой, поскольку о нашем отечестве в его нынешнем состоянии здесь сказано немало жёсткого. Утешьтесь, недовольные, хотя бы тем, что авторы говорят много беспощадного и в отношении собственных представлений и ценностей (а это – классические либеральные ценности), которые наши «пессимистические времена» также подвергают изрядным испытаниям, – о чём ещё будет сказано.