Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия

Речь идёт о корнях политики, о том, что ей предшествует и лежит в её основе: о чувстве себя в истории и об этическом выборе. О самой структуре такого выбора – в той ситуации, когда человек, в силу чего бы то ни было, не может принять политику того государства, к которому волею судеб относится. Когда он не готов с нею отождествляться – и вместе с тем не хочет и не находит оснований отказываться от страны, народа, культуры, с которыми он вырос, которым он обязан самим собой – и к которым это государство теперь себя без остатка приравнивает. Так и хочется сказать – которые оно узурпирует. Однако, увы, и тут тоже не всё так просто, поскольку с неприемлемым для тебя государством или с его неприемлемой для тебя политикой могут быть очень даже согласны многие твои соотечественники, более того – многие из тех, кого ты искренне чувствуешь своими, всю жизнь их такими чувствовал. И ещё труднее того: ты не перестаёшь их чувствовать своими и близкими, хотя согласиться с их выбором по-прежнему не можешь, потому что он противоречит твоим ценностям, твоим представлениям о справедливости и правде.

Вот что делать в такой ситуации?

Речь, значит, идёт о границе, которая проходит между родиной и государством, о принципах проведения этой границы. О природе «своего» и связей человека с этим «своим». И о сущности патриотизма: «что делать, если невозможно оставаться патриотом страны, не признающей ни свободы, и совести?» (Стоп: а что, «страна» и «государство» – это всё-таки одно и то же? Неужели?)

Иными словами, жёстче: «будешь ли ты защищать свою страну, если она преступит законы человечности или надругается над твоими ценностями»? Возможен ли в такой ситуации вообще безошибочный выбор, не сопряжённый с внутренней катастрофой того или иного масштаба?

Проблема, как вы понимаете, совершенно общечеловеческая, перед нею может оказаться кто угодно. Она не такая уж исключительно русская, как полагают сами авторы книги, обращая на это внимание в самом начале. «О русском интеллигенте иногда говорят, – пишет Донскис, – что у него только один выбор – изменить либо своей совести, либо родине.» (Ну, то есть, русская родина противна совести всегда?) И тут же снова повторяет: «Это – моральная дилемма прежде всего русской интеллигенции», хотя и делает оговорку: «…но я вряд ли ошибусь, если скажу, что при начертании интеллектуальной и моральной европейской карты в зону Восточной Европы попали страны, в которых до сих пор актуален выбор между совестью и отчизной.» «Счастливы те страны, – добавляет он, – где эта дилемма исчезает и людям приходится просто выбирать то или иное моральное и политическое поведение». Конечно, только вот ничто не гарантирует, что в этих ныне счастливых странах, даже если они находятся в западной части европейского континента, завтра всё не обернётся совсем иначе.

Наши пессимистические времена, как уже было замечено, не обделили испытаниями и ценности самих авторов (то есть, в каком-то смысле, – их духовную родину, их внутреннюю опору). Дело в том, что крушение коммунизма, на которое возлагалось столько надежд, ради которого было приложено столько усилий, – тоже привело не совсем (совсем не?) к тем результатам, которые вполне уверенно предвиделись.

Вдруг оказалось, что свержение коммунистической идеократии вовсе не привело к немедленному и повсеместному торжеству ценностей свободы, равенства, братства и справедливости. Напротив того, повсеместно, а в бывших социалистических странах, в том числе и в родной для авторов Литве, – особенно, начался такой рост ксенофобских, изоляционистских, агрессивно-националистических настроений, такое социальное расслоение, такая бесчеловечность, каких прежде не видывали и в страшных снах. Вдруг оказалось, что даже рыночная экономика совсем не означает с непременностью демократии и прекрасно способна функционировать и без неё. А кое-где – хотя этого уж точно никто не ожидал – попросту «победили реваншистские, фашизоидные либо откровенно фашистские силы» (нет, не только в той стране, о которой авторы говорят это в первую очередь). Теперь надо думать, что с этим делать. И нет ли противоречий внутри прежних либеральных представлений об устройстве мира и человека?

Вообще-то на те вопросы, с которых начинался разговор, Донскис и Венцлова не дают таких ответов, которые снимали бы все напряжения и противоречия. Ответ, который они предлагают, – скорее, стоический: не то чтобы утешающий, но взывающий к внутренним силам тех, кто в ответе нуждается. И произносит этот ответ Томас Венцлова, специалист, среди прочего, по родной нам русской словесности. Он формулирует его словами расстрелянного чекистами Николая Гумилёва.

Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.

То есть – делать, что считаешь должным, и принимать последствия, которые этим будут вызваны.