— Наконец-то! — одновременно со мной проговорил он. — Вы, как всегда, заставили меня поволноваться, мисс Рейнфрид!
Лестер Этелхард встревоженно улыбнулся, будто еще не до конца осознал облегчение.
В одной руке он держал огромный, набитый свечами канделябр — и от него становилось необычайно светло кругом. Оказывается, мои глаза уже неплохо привыкли к вечному полумраку.
Я обхватила себя руками за плечи и потерла их — только сейчас почувствовала, что озябла, хоть погода весь день стояла чудесная, и даже вечером снаружи наверняка было тепло. Но казалось, этот дом не может прогреть даже самое яркое солнце.
— Замерзли? — тут же заметил Лестер. Поставил канделябр на пол и быстро скинул свой роскошный фрак. — Я приехал чуть позже вас. Сначала Рона сказала мне, что вы в комнате. Я не стал вас тревожить. Но ожидание затягивалось, а вы все не спускались. Даже Армэль, кажется, начал волноваться. Ваша камеристка пошла вас проведать, и сразу прибежала ко мне. Сказала, вы пропали. Мы решили пока ни о чем не говорить гостям и поискать вас.
Говоря все это, он старательно расправлял фрак на моих плечах. Тепло его тела стремительно разливалось по коже.
— Да, а я, представьте, заблудилась.
Осталось только развести руками по этому поводу.
— Ну что ж, хорошо, что довольно скоро нашлись, — Лестер посмотрел мне за спину, словно и сам не прочь был взглянуть, что там, в нежилой части дома. — Пойдем обратно, если хотите.
— А у вас есть другие предложения? — придерживая слишком большой для меня фрак, я направилась следом.
— У меня очень много предложений, — загадочно протянул саркан. — Но я вовсе не уверен, что хоть одно из них вы одобрите. Так что придется отвести вас в это змеиное гнездо, которое у нас именуется светским раутом.
Мы на время смолкли, не слишком-то быстро шагая по длинной галерее. Вдоль нее располагалось несколько дверей. Я так напиталась тайнами этого дома, что хотелось заглянуть в каждую. Теперь казалось, что Армэль Брорнаред точно что-то скрывает.
Муссон бежал рядом с Лестером, будто это он был его хозяином. Впрочем, это неудивительно. Животные всегда чувствуют, кто самый сильный и кого нужно держаться.
Он старательно обнюхивал дорогу перед собой, иногда отбегал в сторону, заинтересовавшись чем-то. И в какой-то миг просто юркнул за единственную приоткрытую дверь.
— Муссон! — позвала я его.
Лестер остановил меня взмахом руки и пошел первым. Я немного потопталась у порога, но, не услышав никаких запретов, вошла следом за ним.
Лестер стоял посреди камерного зала, в центре которого стоял черный лакированный рояль. На блестящей крышке скопилось уже немало пыли. Но, судя по всему, ее все же иногда протирали.
Обычно такие залы предназначены для посиделок в тесном семейном кругу, чтобы вечером спокойно оценить таланты кого-то из домочадцев и насладиться музыкой. Но почти всей семьи Армэль Брорнаред, как известно, лишился.
Щенок озадаченно крутился возле рояля и явно не понимал, что это за странная штука и для чего она предназначена.
— Странно увидеть здесь настолько хороший инструмент, — Лестер подошел, поднял крышку клавиатуры и провел подушечкой пальца по табличке с именем мастера. — Григори Тибальт. Интересно...
Он поставил канделябр рядом с пюпитром и сел на банкетку. Попытался откинуть полы фрака, но тот был надет на мне. Вышло забавно и непринужденно — мы оба рассмеялись.
— Не знала, что вы играете, — сказала я тихо, стараясь уже ничему не удивляться.
Лестер Этелхард, боец, который крошит костяшки о лица соперников, оказывается, еще и музицирует! Сколько же граней у его натуры?
— Издержки аристократического воспитания, — ответил он с улыбкой. — В детстве и юности я провел немало времени за роялем. Не всегда мне это нравилось, но какие-то навыки еще остались.
— Сыграете? — я заинтригованно приподняла брови.
— Почему бы и нет. Все равно никто, кроме вас с Муссоном, не увидит моего позора.
Я не стала комментировать его самокритичное замечание — лишь взмахнула рукой... приглашая начать. Лестер покачал головой, поднял руки и плавно опустил их на клавиатуру.
Признаться, с его слов я успела представить себе, что его умения и правда очень посредственны. Но оказалось, что мистеру Этелхарду все же свойственна некоторая скромность. Играл он легко и уверенно. И не простую мелодию, которыми обычно развлекаются те, кто не успел ничему научиться.
Это было увлекательное, сложное и смутно знакомое мне произведение. Даже Муссон заслушался, сев от музыканта на безопасном расстоянии. Он внимательно наблюдал за движениями рук Лестера — то плавными, то резкими и порывистыми. А я смотрела в лицо Лестера, отмечая, как оно изменилось, наполнилось какой-то особой сосредоточенностью.
Наконец мелодия закончилась. Саркан поставил последний мягкий аккорд и замер. Я вздохнула, будто резко вынырнула из другого мира.
— Рояль не мешало бы настроить, — помолчав, отметил Лестер. — Но в целом даже удивительно, что он в довольно неплохом для такого места состоянии.