Поймать зайца

Майкл залез в кровать и начал играть на мне, как на невидимой гитаре, перебирая, как струны, волоски между моими ногами. Он пел без голоса, с лицом, искаженным страстной судорогой, как у рок-звезды. Пока я смеялась, он забрался под одеяло и принялся кусать меня за бедра. Довольно надолго задержался между ног, чтобы исправить бесславные пять минут прошедшей ночи. И так я создала всю нашу связь – этим дурацким вопросом с твоего седьмого дня рождения.]

6.

Глаза рано или поздно привыкают к темноте. То, что вначале было густой тьмой, толстым слоем шерсти, закрывающим собой все: Лейлу и меня, автомобили, дороги, целую Боснию, – начало бледнеть, истончаться. Скоро я смогла распознать какие-то очертания. Это дом, это дерево, это бродячая собака. Они снова приобрели свои хрупкие границы, линии, которые делали их автономными существами или предметами, отделенными от остатка мира. Яйце приветствовало нас накренившимся щитом, желтым, как далекая планета в черном космосе, с надписями на латинице и кириллице, к которым кто-то пририсовал миниатюрные гениталии.

Несмотря на темноту, мы благодаря Лейлиной феноменальной памяти сразу нашли дом госпожи Кнежевич. Там, где я видела подозрительные проулки и непреодолимые углы, она узнавала дорогу к своей, как она ее называла, приятельнице из Яйце. «Здесь налево, теперь езжай прямо… сейчас направо, там, возле того киоска…» В тот момент я поняла, что мы – и автомобиль, и я – превратились всего лишь в продолжение Лейлиной воли; она передвигала нас с помощью слов, а мы молча им следовали.

Стоящая на пороге как памятник, под круглой лампой, внутри которой приплясывала моль, госпожа Кнежевич словно была воплощением какой-то другой Боснии, теплой, с большой грудью, всегда готовой раскрыть тебе объятья и наполнить твой желудок, сказать «успокойся, деточка, все хорошо». Ей было слишком много лет, чтобы я могла всерьез принять ее за Лейлину приятельницу, но в то же время слишком мало, чтобы она была всего лишь забытой бабкой-теткой, о которой я ничего не знала. Пока я парковалась во дворе, похожем на ботаническое кладбище – тут мертвый фикус, там мертвые гортензии, – Лейла уже обнималась на пороге со своей приятельницей. Была в их объятиях какая-то подчеркнутая близость, что-то такое, что не могло длиться дольше, чем последние год-два, и напоминало перформанс, рассчитанный исключительно на меня. Как будто этой встречей Лейла хотела доказать мне, как может общаться с некоторыми женщинами, как они ее любят и понимают – так, как мне бы никогда не удалось.

Пока я шла к дому, госпожа Кнежевич вытерла руки о сиреневый фартук и крикнула: «Давайте-ка, девчата, все готово… Пока не остыло».

Лейла серьезно ответила: «Сара не говорит по-нашему. Она из Дублина. Я буду переводить», – и тем самым заткнула мне рот еще до того, как мне удалось что-нибудь сказать.

Госпожа Кнежевич посмотрела на меня, переполненная любовью, которая ждала здесь только меня – несчастную маленькую ирландку, заплутавшую в этих темных краях, которой еще предстоит открыть для себя, что такое настоящая хозяйка и настоящая пита с сыром. Я, не в силах вымолвить ни слова, строго посмотрела на Лейлу, ожидая, что та скажет, что пошутила. Она за две секунды отобрала у меня родной язык, а потом равнодушно разулась и вошла в освещенное помещение, из которого доносился запах сыра и свежего теста. Я следовала за ней, готовая при первом же удобном случае переломать ей кости.

«Спроси, она пробовала когда-нибудь сырницу?» – крикнула госпожа Кнежевич из кухни.

Лейла обернулась ко мне и на беглом английском, хотя и с закостеневшим акцентом сообщила, что госпожа Кнежевич хотела бы узнать, девственница ли я.

«Лейла, это не смешно… Какого хрена?» – прошипела я.

«Ш-ш! Speak English», – ответила она. А потом прокричала, чтобы ее приятельница услышала: – Сара говорит, что обожает сырницу!»

«А, да, я и забыла, что ты балованный ребенок, – сказала я по-английски. – Прости, пожалуйста». Я хотела уесть ее своим безукоризненным произношением, но ее холодный взгляд раскрыл мне бессмысленность такого тупого хвастовства. Мы были в Боснии – там, куда безгрешные акценты ездят трахаться.

«Э, такую сырницу она еще не пробовала!» – возбужденно воскликнула наша хозяйка, что услужливая Лейла тут же перевела мне на английский:

«Госпожа Кнежевич сказала, что больше всего любит, когда к ней в гости приезжают ирландские потаскухи».