Поймать зайца

В туалете на втором этаже философского факультета кто-то фломастером написал: «Весь наш город теперь знает, как ноги Лела расставляет». Я достала из сумки ключ и соскребла твое имя со стены. Я оберегала тебя и там: в грязных сортирах, полных чужой мочи и использованных презервативов. Я оберегала тебя, хотя ты больше со мной не общалась, хотя этот случайный четырехстопный хорей на стене, вероятно, отражал правду. Мне не нужна была твоя благодарность. Я делала это ради себя, чтобы иметь право на крохи собственного достоинства, ведь я была за справедливость. Безымянный герой туалета на втором этаже факультета. А ты за это время расставляла ноги под каждым прыщавым кретином с нашего курса. Исчерпав их, ты переключилась на дипломников. Я сидела на одной скамье с тремя девицами, у каждой из которых на лице было по одному проклятию: большой нос, большой лоб, большие зубы. Они выносили свои приговоры с омерзительным единодушием и сообщали одна другой сплетни, провожая взглядом очередную жертву, которой в большинстве случаев оказывалась именно ты. «Посмотри на эту потаскуху, прямо взглядом предлагает собой попользоваться», – говорили они. «Надо же какой сброд пускают на факультет в наши дни…», и «Как она исхудала от траханья», и другие столь же невыразительные мантры, которыми они, хотя бы на мгновение, превращали себя в нечто красивое и чистое, нечто, отличное от Лелы Берич. А я меняла тему, расспрашивала их о каком-то конспекте или чьей-то консультации, но не из-за того, что мне мешала их гадостность, а для того, чтобы перестать слышать это имя. Тогда они резко поворачивались ко мне, как трехголовое чудовище с шестью глазами, злобные из-за того, что я прервала их сеанс магии. Они упивались твоими похождениями как библейской притчей о падшей женщине, которая когда-то была непорочной. Но я знала истину. Не было тут никакой утраченной чистоты, никакого грехопадения. Это Лела расставляла Лейлины ноги, проституировала, тащила ее за волосы по наклонной плоскости. Мужчины были лишь потрепанными картами в твоих ловких руках игрока в покер. Ты хотела растянуть свое выдуманное имя между всеми этими персонажами, пока оно не разорвется, пока его не изваляют в дерьме столько раз, что ему больше не останется ничего другого, кроме как сдохнуть, одиноким и истощенным, как пьяница под мостом. И когда твоя вторая кожа отомрет и засохнет, тебе, может быть, удастся ее с себя сбросить. У тебя снова отрастет черная грива. Ты снова станешь ты. Когда-то я верила в это или хотя бы хотела верить. А потом, годы спустя, я увидела тебя перед рестораном в Мостаре и поняла, что была не вполне права. Ты забрала у своих волос весь цвет и села в белый автомобиль. Гадюка сбросила все свои кожи, а новую не нарастила. Отвергла чешуйки, они причиняли больше боли, чем солнечные лучи.