Поиски и находки в московских архивах

Все это обусловило полемическую остроту «Полководца». Трагическая участь Барклая возбудила, по слонам Белинского, «негодование в великом поэте». Для Белинского «Полководец» — «одно из величайших созданий гениального Пушкина»[91].

«Мудрая воздержанность Барклая-де-Толли не могла быть оценена в то время, — свидетельствует Ф. Н. Глинка. — Его война отступательная была собственно — война завлекательная. Но общий голос армии требовал иного... Народ... втайне чувствовал, что (хотя было все) недоставало еще кого-то — недоставало полководца русского»[92].

И тем не менее подвиг полководца, по мнению Белинского, заслуживает благодарной памяти, несмотря на то, что отстранение его от руководства армиями было исторически оправданной, «разумной и непреложной необходимостью»[93].

«...Подвиг Барклая-де-Толли велик, участь его трагически печальна и способна возбудить негодование в великом поэте, но мыслитель, благословляя память Барклая-де-Толли и благоговея перед его священным подвигом, не может обвинять и его современников, видя в этом явлении разумную и непреложную необходимость»[94], — писал Белинский.

Барклай совершил поистине исторический подвиг: он сберег русскую армию, которая благодаря этому нанесла впоследствии мощный удар противнику. Смена Барклая стала исторической необходимостью. Для самого полководца она была глубоко личной трагедией человека, жестоко оскорбленного несправедливостью. И потому не случайно смерть на поле брани казалась ему крайне желанной, о чем он сам не раз вспоминал. В бою на Бородинском поле он ринулся в самую гущу неприятельских войск, ему грозило пленение, рядом с ним было убито два офицера и ранено девять воинов. Но судьба пощадила Барклая, искавшего смерти: он остался цел и невредим.

В условиях значительного превосходства сил противника Барклай-де-Толли проявил незаурядный талант полководца и успешно осуществил отход и соединение двух крупных русских армий. Однако отступление вызвало недовольство в дворянских кругах и в армии. Осмотрительную тактику Барклая поддерживал Ф. Н. Глинка, искренне веривший полководцу. По его словам, мудрый главнокомандующий, проведший армию от Немана до Смоленщины, «не дал отрезать у себя ни малейшего отряда, не потерял почти ни одного орудия, ни одного обоза, этот благоразумный вождь, конечно, увенчает предначатия своим желанным успехом»[95].

Сам Кутузов одобрял эти действия Барклая и признавал их весьма благоразумными.

«Я надеюсь... что беспристрастное потомство произнесет суд с большей справедливостью»[96], — писал о себе Барклай-де-Толли. И действительно, история реабилитировала Барклая, потомки воздали должное его полководческому таланту.

И этому с позиций подлинного историзма в значительной мере способствовал Пушкин. Он проявил гражданское мужество, он первым возвысил голос в защиту полуопального, «язвимого злоречием» полководца. Стало быть, вопрос о «реабилитации» Барклая для Пушкина возник не случайно, а имел историческую почву.

Тема «Барклай и Кутузов» получила свое логическое завершение в стихотворении Пушкина «Художнику» (1836), обращенном к скульптору Б. И. Орловскому — автору памятников Кутузову и Барклаю-де-Толли, поставленных позднее у Казанского собора.

Итак, не случайно Пушкин не одобрял официозного умаления роли Барклая-де-Толли в Отечественной войне 1812 года. Не случайно образ Барклая привлек внимание поэта в X главе «Евгения Онегина». Его план борьбы с полчищами Наполеона путем отступления внутрь страны признан, по словам Пушкина, «ныне ясным и необходимым».

Стихотворение «Полководец» было написано Пушкиным под свежим впечатлением посещения Военной галереи Зимнего дворца, где были представлены портреты многих знакомых ему деятелей: Д. В. Давыдова, И. Н. Инзова, А. П. Ермолова, А. А. Закревского, Е. Ф. Керна, К. Ф. Ламберта, А. Ф. Ланжерона, В. В. Левашова, И. Ф. Паскевича-Эриванского и многих других. Самое пристальное внимание поэта привлек портрет Барклая-де-Толли, написанный знаменитым художником Доу.

Вокруг «Полководца» ломаются копья

Стихотворение Пушкина «Полководец» вызвало разнообразные оживленные отклики современников. Высоко оценили стихотворение А. И. Тургенев, М. С. Щепкин. «Барклай — прелесть!»[97] — писал А. И. Тургенев П. А. Вяземскому.

Гоголь также восхищался «Полководцем»: «Где выберется у нас полугодие, в течение которого явились бы разом две такие вещи, каковы «Полководец» и «Капитанская дочка»? Видана ли была где-нибудь такая прелесть!»[98] — восклицал он в одном из своих писем.