Поиски слова

Почему же молчу, не пишу, не говорю тем, которые живут, о своем восхищении?

***

«Нет людей абсолютно добрых или абсолютно злых — все мы полосатые».

Книга моего товарища принесла ему заслуженный успех. Смотрю начало следующей книги. Слабее. И я, читая, как будто даже рад, что чудес не бывает,— подленькая радость завистника. А дальше в книге пошло все хорошо, местами мне недоставало одного восклицательного знака — ставил на полях два.

Я рад. За друга, за литературу. За себя. Что не такой уж я никчемный, как показалось. Просто — полосатый.

***

С наслаждением, прямо-таки в праздничном настроении читаю Олешу. После «Ни дня без строчки», не желая разлучаться с автором, перечитываю «Зависть». Будто я совсем и не читал ее.

Мистика:

Предчувствовал ли он, Юрий Карлович, что и я его буду любить? Тогда думал ли, когда писал свою последнюю книгу и был порою одиноким, несправедливо обойденным?..

***

Роман — огромный дворец с его многоликим населением, его далеко видать, но часто в нем плохо с водопроводом, с отоплением, не работает лифт. Тогда очень тяжело подыматься на высокие этажи дворца, кочевать по его бесконечным и неуютным коридорам.

***

Читая толстую, скучную, однако нужную книгу, приятно встретиться, будто с человеком в снежной пустыне, с чьими-то пометками на полях.

***

«Унять старую ведьму!» — сказал Пугачев. Тут молодой казак ударил ее саблею по голове, и она, обливаясь кровью, мертвая упала на ступеньки крыльца».

В чем тайны, в чем законы мастерства? Почему казак молодой?

Одно бесспорно: если бы ее, старую женщину, ударил не молодой — было бы значительно слабее. Может, и не запомнилось бы так. С детства. Ведь я и привожу по памяти.

***

Утром шли мы вдвоем по чудесной дороге, где так много снегу — и на земле, и на деревьях, — и я остановил товарища, чтобы показать ему одно красивое явление.

Над трубой серой хаты, что примостилась на опушке, струился дымок.

Который уже раз припомнился мне «Дым» Конопницкой! Дымок над убогим жилищем женщины, слабый, «как дыхание старой груди, раздувшей этот огонь».

Вот что такое деталь!

***

Художественное слово намекает, оживляет в фантазии читателя соответственные образы. Поэтому порою, когда на какое-то время выключается фантазия, очень странно, чуть ли не жутко бывает читать — остаются только буквы, только слова, только строки...

***

Над страницами хорошей книги подумал: кроме всех подтекстов здесь еще есть и такой: это написано в дождь, это в радости, это в горе... И жалко стало, что подтекст этот чаще всего уходит вместе с автором.

***

Хорошие книги хорошо читать еще и потому, что тогда свежо и плодотворно думается о своем.

Над страницами Кента («Это я, господи!») воображение мое живет Америкой. И вместе с тем я думаю не только о матери Кента, но и о своей, не только о его земле, но и своем Загорье, стране моего детства и юности, вижу родное будто оттуда, с другого полушария, не просто очень издалека, а даже вроде с космического расстояния, вписывая ту прозу жизни во вселенную, в вечность...

Утопия?

Скорее поэзия. Уже между тем в пределах возможностей техники, на почве реального мышления.

***

Знакомясь с хорошей вещью, в книге или в журнале, очень приятно бывает думать, что я, между прочим, знаю, какой это сложный, мучительный, радостный путь — путь от скрытого замысла, через хаотичные черновики, через рукописи с бесконечными правками, вычеркиваниями, вставками, через свое и чужое, такое и... ох, не такое порой редактирование, через грязные корректурные гранки — к чистенькой, аккуратной печатной страничке!..

Профессиональный секрет. Одна из не очень уж и многих радостей нашей работы.

***

Не скажу, что я приехал сюда, в деревню, «изучать жизнь». Затаскали, замызгали мы эти слова. Я приехал пожить в родном мире моего детства и молодости, пожить со своими людьми, о которых мне всегда лучше всего писалось.

И мне, снова окунувшемуся в этот мир, в упор увидевшему его плюсы и минусы, снова бывает горько от неуемной и безответственной болтовни некоторых докладов, статей, книг...

***

Если «находить новое», «заглядывать в будущее», как советуют некоторые «романтики», если сегодня писать о завтрашнем дне, завтра - о послезавтрашнем и т. д., так кто же напишет о нашем времени?..

Вспоминается толстовское:

«Нам нужны литераторы с крупным талантом бытописателя, а у нас только выдумщики».

Мы их иногда называем лакировщиками.

***

Вдвоем с товарищем в творческой командировке. Набродились по колхозам, а теперь, в районной гостинице, думаю перед сном:

«Как мы будем делить «художественные детали»? Как делят, полазив с бреднем, рыбью мелюзгу?»

Неужели такая бедность, неужели мы так оторвались от людей, что каждое обычное слово какой-нибудь работящей бабки кажется откровением?

Холодновато от этих дум...

***

Писать о Хоре или Калиныче прямо с натуры когда-то можно было совсем свободно, зная, что они, темные и бесправные, не прочтут, не будут обижаться, тем более — протестовать.